— Слыхала? — ткнула Аполлония Вилцане Анну в бок.
— Дура! — прошептала сквозь зубы Анна и отодвинулась. Бог кое-кого в самом деле умом обделил… Как ни верти, а — не хватает.
Тем временем господин Приеде перестал, наконец, жонглировать словами «улица», «коммунизм», «душа» и заговорил конкретнее:
— Плакхину снижается балл за поведение, затеявшим драку в коридоре выражается публичное порицание, все ученики строго предостерегаются. И, чтобы впредь ничего подобного не повторилось, вводится строгий надзор за внеклассной жизнью и поведением воспитанников вне школы.
Раскрыв поданную секретарем педагогического совета Траубергом протокольную книгу, он, четко разделяя слова, прочел:
— «Ученикам, живущим в общежитиях, после классных занятий без ведома заведующей интернатом выходить за пределы школьного двора запрещается. Для отлучки в город следует испрашивать специальное разрешение. Для тех, кто проживает в городе у родителей или, с ведома школы, на квартирах безупречных в нравственном отношении людей, помимо домашнего надзора, вводится особое инспекторское обследование. Ученики, уличенные в хранении недозволенных книг и в других крамольных поступках, из школы будут исключены». — Тут господин Приеде закрыл протокольную книгу, отложил ее и совсем другим тоном, в котором уже сквозило некое отеческое добродушие, продолжал: — Однако школа не намерена только карать. Школа, когда надо, покарает, когда надо, приласкает. Чтобы у воспитанников был стимул для добропорядочного поведения, мы решили приготовить к Рождеству публичное театральное представление для всего города, всего уезда. Актерами будете вы сами. Поставим значительную, воспитательную пьесу. Завтра наша учительница латышского языка и литературы госпожа Несауле ознакомит вас с принципами драматургии и сценическими приемами. Затем, после занятий, тут же распределим роли.
Иной раз достаточно пустяковой детали, чтобы произошел переворот в настроении людей. Стоило директору на общем воспитательном часе объявить о рождественском спектакле и о распределении ролей, как возмущение драчунами сразу было предано забвению, точно оторвавшийся от лодки якорь.
Что верно, то верно: аристократы — забияки и хулиганы, которым следовало бы так всыпать, чтобы живого места на них не осталось. Что верно, то верно: стоило бы их проучить — не разговаривать с ними, не здороваться. Но теперь важнее подумать о театре. Девочки, милые, мы будем играть на сцене, перед зрителями! И какими зрителями! Не перед своими товарищами, знакомыми, родителями, а перед большой публикой! Будут гости из Даугавпилса и даже из Риги. Пьесу, которую покажут на Рождество в гротенской гимназии, никто еще нигде не видел. И не только пустозвонка Вонзович, но и пани Селицкая слышала это. А Селицкой можно поверить, пани не соврет. Пьесу, трудясь в поте лица, сочиняют учительницы Лиепиня и Несауле. Директор велел снабдить их целой кипой книг на разных языках. Их из Даугавпилса привезла его супруга. И несколько пакетов пришло также из Риги, срочной почтой. Книги с картинками и без них. В канцелярии говорят, что новая пьеса будет настоящим боевиком. Последовав директорским указаниям и прочитав предложенные ей книги, госпожа Несауле за одну ночь написала такой душераздирающий монолог древнегреческого жреца, что, когда она читала его, слушатели от изумления лишились дара речи. И песни плакальщиц, скитающихся по подземелью падших душ, тоже великолепны. Все ждут, что сочинит Лиепиня о грехопадении Персефоны (на любовных сочинениях набила себе руку), уже сейчас можно сказать: сочиненное ею — нечто небывалое. И ничего удивительного: Несауле лично знакома с писателями Зелтматисом, Саулиетисом, Акуратером, да еще с Янисом Яунсудрабинем. У нее есть даже книга Яунсудрабиня «Цветы ветра» с дарственной надписью автора: глубокоуважаемой такой-то и такой-то. Только плохо, что госпожа Несауле не будет режиссировать пьесой. То ли сама не захотела, то ли директор был против, ведь как-никак мистерия — это его затея. Но это существенного значения, конечно, не имеет. Несауле руку к спектаклю приложила, а режиссерами пускай будут директор и Тилтиня. Розга, правда, больше занимается художественной частью, потому что художница Лиепа вроде бы наговорила директору какие-то непристойности.
В общежитии Анна Упениек перед сном пыталась вернуть восхищенных девиц на землю.
— А как же, девочки, быть с Плакхиным? Негодников надо бы проучить. Мы ведь в классе говорили…
— Говорили-то говорили… — отзывчивая обычно, Аполлония Вилцане просеменила босиком в другой конец комнаты.