«Видно, откладывать передачу почты на вечер нельзя. Надо и самому скрыться, пока не поздно», — решил Дзенис. Дойдя до Большой улицы, он шмыгнул в тень дома булочной и четыре раза тихо постучал в окно.
За тусклым окном скользнула длинная тень, скрипнула дверь, затем другая.
— Почему так рано? — шепнул во мраке коридора прямо в лицо Дзенису мужской голос, в нос ударило жаркое, кисловатое дыхание. — У меня второй еще тут… — сказал невидимый в темноте человек, нашаривая протянутую ему Дзенисом фигурку святого.
— Срочно передай дальше! Саше. Пускай становится в строй! На какое-то время я исчезну. Вчера вечером разгромили профсоюз.
От булочной Дзенис направился к каменному домику, что рядом с церковью, встретился там с какой-то женщиной и оставил ей другое изображение святого, которое поменьше. По дороге туда он тоже никакой слежки не обнаружил.
В верхнем зале «Ливонии» уже орудовали недавно нанятые паркетчики. Завидев Дзениса, они пристально уставились на него. Евлампиевы тоже.
— Чего так поздно? — спросил младший Евлампиев, снимая рашпилем с рубанка зазубрины. — Хозяйка сына прислала. Спрашивал, куда краснодеревщик девался.
— Ну и? — Дзенис принял эту весть с чувством облегчения. Стало быть, он поступил правильно.
— И больше ничего. Мы сказали: у тебя, должно быть, похмелье. А тот, чтоб дали знать, как появишься. Но ты сегодня, видать, не работник?
— Мне к сводной сестре съездить надо. У нее старик умер, я должен гроб сколотить, — на ходу сочинил Дзенис. И потом уже потише добавил: — Может, спрячешь на время мой инструмент? И проверь, друг, чисто ли перед дверью со стороны двора.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Слух о гражданском бракосочетании двух учителей всполошил высший круг гротенского общества. Подумать только! Учителя, которых, на словах по крайней мере, в этом кругу считали своими, вздумали пренебречь давними устоями и традициями. Испокон века ни один добропорядочный человек еще никогда не создавал законной семьи без церковного благословения, без кадильницы с фимиамом, свечей, звуков органа и заключительного «аминь». Церковь и священник — столпы, без которых общество и школа не мыслят себе ни любви, ни романтических грез молодых людей. Торжественность церковного бракосочетания воспевается стихотворцами, поповские наставления сравниваются с голосами местных и заморских птиц, с блеском солнца, сиянием луны и звезд, журчанием ручьев и вешними дождями. И подростки, и перезревшие маменькины дочки, и даже повидавшие кое-что на своем веку матроны переписывают эти вирши в альбомы с крестом, голубкой или миртовой веткой на обложке. И, сморкаясь, читают их, заставляя порою прослезиться и других.
Так заведено испокон века. А эти два интеллигента вздумали доказать, что совместную жизнь можно начать путем записи в городской канцелярии, у чиновника двенадцатого класса. Какой срам, какая низость!
Такую низость оставить безнаказанной буржуа не могут. Если хочешь заботиться о христианском воспитании молодежи, то нельзя примиряться с малейшим свободомыслием. Латгале здесь или нет? Блюдутся ли здесь еще церковные устои или нет? Нравственность, религиозное восприятие мира, без которых государство обречено на гибель, настоятельно требуют, чтобы обуздали наглецов и заодно проучили тех, кто так или иначе пособничает негодникам. Ревнители государственных и церковных устоев не имели ничего против чиновников, которым опубликованным в «Государственных ведомостях» распоряжением вменялось в обязанность выдавать свидетельства о гражданском браке. Гротенские буржуа искали более опасных пособников осквернителей общественной морали, готовых добровольно помогать нечестивцам.
Оказалось, что теснее других с отступниками веры связана учительница гимназии Айна Лиепа. Поэтому блюстители буржуазных порядков пытались ее образумить.
Первый урок Айне попытались преподать на почте, куда она зашла за выписанными «Латвийским вестником» с литературным приложением и очередной тетрадью «Иллюстрированного журнала». Выдав посылку, почтарка, которая обычно притворялась более занятой, чем сам лысый почтмейстер, неожиданно обратилась к ней:
— Должно быть, учительница уезжать собирается?
— Почему вы так решили? — удивилась Айна.
— Вы идете в свидетели к Пурене и Салениеку из шестиклассной школы.