— Может быть. Ее жених, возможно, политический. Только оба они, и Пурене и Салениек, хорошие люди. Очень хорошие. Мне кажется… я думаю, таких в тюрьму сажать несправедливо.
— Так, так, — чужой тепло посмотрел на Айну. — А как думает учительница вывернуться из собственной беды? Директор и церковный отец причиняют вам большие неприятности?
— Причиняют, — призналась она. — Я уже прямо отчаялась. Еще не знаю, что будет завтра, когда они услышат про Салениека и Марию.
— Они уже знают об этом.
— Про Шпика не забудь! — Хозяйка подвинула Айне тарелку. — Этот негодяй все больше наглеет. Удивляюсь, как это он еще не заявился.
— Противника недооценивать опасно, но еще хуже — переоценивать его. — Незнакомец выпрямился. — Учительнице Лиепе не следует падать духом. Она не одна. Кругом много хороших людей, которые помогут. Надо быть стойкой. Наши заправилы невесть что будут мнить о себе, пока считают, что их боятся, что рабочий человек бессилен и любой стервятник может клюнуть его. Но стоит труженику осознать свою правоту, сплотиться с остальными, как толстопузые капиталисты вместе со своими вооруженными прислужниками попятятся назад. Так было всегда и так будет. Поэтому, оставайтесь, барышня, сильной! Не пугайтесь угроз! Угрожают обычно не очень сильные. Их гонения не так уж страшны. Смотрите, сколько людей преследуются сегодня в этом старом мире! Больших людей — писателей, художников, ученых! А разве они от этого стали хуже? Или народ их меньше уважает? Скорее наоборот. Вот наши же писатели: Андрей Упит, Леон Паэгле и Линард Лайцен. Никто не мог их принизить, как хотели бы этого. Смотрите своим гонителям смело в глаза и не подавайте виду, что их речи могут смутить вас, сознательно выполняйте свои обязанности и вы увидите — все обойдется.
— Айна не из робких, — заметил Дагис, достав из топки плиты уголек, чтобы разжечь погасшую трубку.
— Я боязливой ее не считаю, — усмехнулся незнакомец. — Пурене гордится своей приятельницей. Держитесь как полагается. — Он встал и пожал всем руки. — Мария вам, наверное, напишет; как политически неблагонадежной, ей в двадцать четыре часа надо было покинуть пограничную зону. Как только она устроится на новом месте, она напишет. У нее свои планы, посмотрим, как ей удастся их осуществить. А теперь, товарищ Дагис, посмотри, какая на дворе, скажем, погода. — И гость потянулся к крючку за полушубком и шапкой.
Пока хозяин выходил во двор, гость пытался заговорить с кузнечихой, но она так была занята посудой, что не слышала даже, что ей говорили.
Вернувшись со двора, кузнец смахнул перед плитой с ботинок снег.
— Воздух как будто чистый. На всякий случай пройдусь немного задами. Хотя бы в границах своих «владений».
— Кто он такой? — не стерпев, спросила кузнечиху Айна. Шаги мужчин уже заглохли где-то на дворе.
— Кто его знает! — Хозяйка сердито терла тряпкой плиту. — Я в паспорт никому не заглядываю. Сам прячется и еще других спрятать норовит. Вскружил старому голову. Одну ночь мой уже в полиции просидел. Станет этот чаще ходить и еще с собой кого-то водить, так и в беду вовлечет.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Выбраться из интерната в город без особого разрешения больше нельзя было. Калитка в высокой ограде замка была заперта, за большими воротами присматривал особый сторож — прежний садовник имения, переселившийся в домик бывшего привратника, рядом с приземистой колонной, на которой сидел обкрошившийся каменный лев. Из школьного здания, если не считать кухонной двери, выйти можно было только через двустворчатые двери, возле которых после обеда торчала уборщица Вонзович, провожавшая взглядом каждого выходившего во двор воспитанника. Таким образом, если школьнику и удавалось тайком перебраться через высокую ограду, что, надо сказать, было по силам не каждому, то на обратном пути смельчак сразу попадался на глаза надсмотрщице. А она помнила, когда именно тот, выходя, хлопнул или скрипнул дверьми. Поскольку в холодную погоду никто по парку часами не слоняется и у стены легко разглядеть оставшиеся на снегу следы, недозволенные отлучки ребят скрыть трудно. И следовательно, любой шаг сразу известен. И тогда, братец, только держись! На первый раз, может, дело обойдется собеседованием и проверкой постели, тумбочки и ящика со съестным. Но после второго раза неизбежна встреча с инспектором. И разумеется, таким, как Анна Упениек, объяснение с господином Биркханом ничего хорошего сулить не могло. Такие, как она, пускай и не пытаются отговориться тем, что сделали это лишь из желания рискнуть. Хоть поклянись слезами святой богоматери и всеми апостолами, что не собиралась сделать ничего плохого, инспектор будет продолжать допытываться: признайся, мол, кто надоумил тебя на пакость? Кто он, где живет?