И потом — любовь… Есть и она, от нее никуда не денешься. Молодой человек хочет любить, мечтает влюбиться. Анну не раз донимала щемящая тоска. Она с удовольствием слушает, как учительница Несауле читает из «Цветов ветра» Яунсудрабиня рассказ о любви Расмы, ей нравится размышлять о Геннадии и Зое из романа Евгения Чирикова «Юность», шептаться с Аполлонией, Геркане, Спарок. О любви они могут проговорить хоть ночь напролет. Тогда их словно окружают герои прочитанных книг или слышанных легенд. Влюбленная в Тристана Изольда, Анна Каренина и хозяйская дочь из «Лета молодого батрака» Акуратера. Или же дочь краславского графа Платера, которая ушла из жизни лишь потому, что дала слово бедному офицеру Карницкому, а отец ей запретил встречаться с ним. Часто становится так чудно на душе, что она ни с того ни с сего начинает скандировать прочитанные или услышанные где-то слова: «Без любви нет жизни. Жизнь — это любовь. Глубокая, безумная…»
А стоит ей заикнуться о любви в разговорах с Плакхиным, как парень ее сразу словно ледяной водой окатит: «Предрассудки. Бред помещичьих белоручек и буржуйских барышень. Пролетарию любовная романтика ни к чему. Смотри, как бы ты не попалась в силки аристократов! Домечтаешься до потери классового сознания. Немало хороших людей из-за эксплуататорской романтики погибло. Погибло для своего класса. Идея требует отказа от любовной романтики. Так делают все настоящие борцы. Об этом пишут в книгах. Для революционера романтика может быть даже опаснее шовинизма».
Даже опаснее? А романтические увлечения — они лишь для бездельниц, для кисейных барышень? Так убеди себя, что любовь — вредный предрассудок.
Анна Упениек, казалось, не в состоянии была справиться с простым как будто вопросом. К кому обратиться, с кем поделиться сомнениями? Надо бы повидать руководителя городского молодежного кружка, их умного и доброго Салениека. Анна убедилась в этом на занятиях. И Плакхин хвалит парня: «Самый умный учитель в городе. Даже моего отца переспорил. А мой отец, поверь мне, всех философов превзошел. В студенческие годы лучшим пропагандистом был, теперь он теоретиком в местном «Бунде». А наш Салениек всякий раз моего отца к стене припирал».
Когда она наконец решила, что, вопреки всему, вырвется из плена Тилтини, и сказала об этом Гиршу, мальчик только развел руками.
— Ничего не выйдет. Его в Гротенах больше нет.
— Как — нет?
— Разве ты не слыхала? Салениека на прошлой неделе арестовали. Он в тюрьме. Отец меня чуть под домашний арест не посадил за то, что я вожусь с такими, как он.
А что теперь делать Анне? Как быть без совета?
На перемене к Анне неожиданно подошла София Шпиллер из второго класса.
— Добрый день, Упениек! — подхватила она Анну под руку. — Пройдемся, а?
Они пошли в другой конец коридора не спеша, уступая дорогу более торопливым. И когда за их спиной уже не было никакой толчеи, София тихонько произнесла тонко журчащим, неожиданным при ее уже сложившейся фигуре голосом:
— Сразу же после звонка зайди к привратнику! Там тебя будут ждать. Лучше сбегай без пальто, так тебя у дверей не заподозрят ни в чем.
— Меня ждут? — удивилась Анна. — Кто же?
— Я сказала, будут ждать. И никому, пожалуйста, ни слова! Так надо.
«Так надо…» — Анна в недоумении посмотрела Шпиллер вслед. — Объяснила бы по-человечески. К чему эта таинственность? Может быть, я не хочу идти?»
На уроках она была рассеянной. Настолько рассеянной, что, отвечая на уроке истории Биркхану, чуть не схватила тройку. Сказала, что войска Дария Гистапа, когда он пошел на Грецию, насчитывали пятьсот тысяч человек, несмотря на то, что на предыдущих уроках господин инспектор неоднократно подчеркивал: «У Дария Гистапа было не пятьсот тысяч, а целых полмиллиона копьев». Не ткни ее Аполлония в бок, Анна так и не поняла бы возмущения Биркхана.
По двору она промчалась раньше, чем живущие вне школы гимназисты успели надеть пальто. В несколько прыжков она уже оказалась около дровяного сарайчика, затем быстро, по протоптанным в снегу следам, понеслась вдоль ограды к воротам. Только белая пыль клубилась за ней, ноги даже не каждый раз попадали на твердую основу, от спешки и волнения стало жарко. Когда у нее за спиной захлопнулась входная дверь, Анна наконец перевела дыхание. К счастью, в сенях никого не оказалось, в коридоре стоял полумрак. Скрипнула дверь рядом, и она уже совсем спокойно поздоровалась с вышедшим к ней худеньким старичком в солдатской папахе царского времени.