— Не знаю этого человека, но улицу узнаю. Види те ли, моя квартира как раз в этом районе, — сказал я, передавая фотографию Козаку.
— Пора платить и смываться. Этого типа я не знаю. Скажи бабенке, чтобы она отвязалась, и на всякий случай предупреди старика, что мы заночуем. У него есть комнаты для приезжих.
По дороге я рассказал товарищам о беседе с фрау Вебер.
— Чего же ты хочешь, тяжелая история, что вот такой делать в Германии? Старик загнется от рака, а она куда денется? Один праведник не спасет Содома, как гласит Библия.
— Немало их угодило на плаху.
— Вдовам, что ли, придется строить новую Германию? Впрочем, кто знает, может, именно вдовам и сиротам.
Комендант, полноватый майор, обвешенный орденами, был здесь, на нашу беду, новым человеком и не знал, куда переведен его предшественник. Он просмотрел все наши мандаты, но беспомощно развел руками.
— Своей властью не могу, — заявил он. — У меня приказ закончить демонтаж, а после сегодняшнего случая ускорить работу. Поезжайте в штаб, к уполномоченному, не знаю, куда еще. Я тут воевать не собираюсь. Первый раз вы взяли свои машины — хорошо, а теперь другое дело.
— Товарищ комендант, если мы не привезем того, что нам нужно, завод станет. И без того ситуация напряженная, на грани забастовки. Ведь список‑то сходится.
— Список действительно сходится, но я не могу. Есть письма из министерства, обкома, ЦК, но без приказа нельзя. Приказ — словно мать родная: слушайся, и будь здоров.
— А картошка? — спросил я.
Майор не расслышал. Он увлекся своим сравнением и, упиваясь его красотами, развернул целую притчу, а я между тем неотступно думал о картошке. Картошка на складах винокуренных и крахмало — паточных заводов, картошка в бетонированных убежищах. Согласно письму уполномоченного: «По предварительным данным на всех складах…»
— У вас, товарищ комендант, сегодня взбунтовались немцы, но это враги. Надеюсь, вы не хотите, чтобы бунтовали друзья, поляки? Мы должны обеспечить наше предприятие, иначе не будет продукции, нечем будет платить людям, останется только закрыть завод. Прошу вас, свяжитесь со штабом.
— Агитатор! — буркнул майор. — Чтобы друзья… поляки.
Усмехнулся иронически и снова принялся изучать документы.
— Это вы Лютак? — осведомился он подозрительно, но мягко. — Завод имени Лютака? — Майор сверлил меня глазами, чего‑то недопонимая. Неужели этот человек с телячьим вермахтовским ранцем вместо портфеля был какой‑то фигурой, именем которой называют заводы? Комендант неуверенно перекладывал бумаги на столе, дожидаясь объяснений.
— Это его отец, — сказал Козак, владевший русским языком, и изложил ему всю историю. Теперь я уже не стыдился похвал, хотя Козак — никудышный оратор — говорил так, словно зачитывал юбилейную статью. Лишь бы дело выгорело, пусть, что угодно, добавляет. Я наблюдал за комендантом: трогает ли его эта история, берет за душу, занимает. Майор начертил несколько фраз на листке бумаги, прихлопнул печать.
— Раз надо, будет картошка, беру это на себя, — сказал он. — Но в штаб вам съездить придется. Товарищ Лютак, почему вас так беспокоит картошка? Картошкой занимаетесь, Роман Иванович? Не к лицу вам. Как же так? Некрасиво.
— Людьми занимаемся, не картошкой.
— Поляки странный народ. Контра у вас сильна. Трудно понять людей.
Мы вышли на улицу. Перед зданием комендатуры появились заграждения из колючей проволоки и мешки с песком, за которыми был установлен ручной пулемет. Воздух стонал от рокота какого‑то мотора.
•— Еду в штаб, — принял решение инженер Козак. — Возьму Реханека и Бохенского, старые мастера, хорошо себя показали прошлый раз. А вы тут улаживайте все остальное. Ни за какие сокровища не выпускайте эшелон с демонтированным оборудованием, сами раскидывайте умом. Из староства нужно звонить в наш комитет, бить тревогу, словом, работы вам хватит. Костьми лягу, но завод получит все необходимое.
На площади мы разделили деньги, документы, и Козак уехал с мастерами. В старостве дело пошло гладко: примут любое количество рабочих, выделят целый поселок для специалистов.
— Восстановление машиностроительного завода потребует какого‑то времени, — говорил староста. — Но винокуренные заводы, крахмало — паточные фабрики, производство проволоки и гвоздей, жестяной тары и игрушек можно наладить быстро. Присылайте людей. Нужны двадцать тысяч человек, чтобы этот город стал польским.
— А машины?
— Эти предприятия под нашей охраной, взгляните…
Из окна староства виднелись красные стены фабрики жестяной тары, высокие, увенчанные сторожевыми башенками, на которых стояли люди с краснобелыми повязками, при оружии. Фабричные ворота были заложены кирпичом, оставался лишь узкий проход.