Выбрать главу

Шейн Тортлотт

ДЕРЕВО ХАНОЙ

Иллюстрация Ю. Коваля

Люди говорят, я вроде бы гений или там герой, только это не правда. Они говорят, я могу собой гордиться. Им хорошо говорить… Друга-то ведь не они потеряли.

Я даже не хотел переезжать в Непалгандж. Тогда это было самое новое поселение на Терай. Мама участвовала в его планировании. Ну, если он был ей по вкусу, значит, и нам тоже, вот мы и переехали.

Почти сразу после того, как мне исполнилось девятнадцать. Папа, само собой, твердил, что мне всего девять с половиной. Он предпочитает жить по земному календарю, а на Земле каждый год равен нашим двум минус несколько дней. Папа все повторяет: вот-де я доживу до его лет, тогда пойму.

Начиналась зима, а Непалгандж лежит на самом пути зимних дождей, и тут уж никакому городу с ним не сравниться. Почти все время из-за погоды я сидел дома. Мои друзья остались в Лалитпуре. Мама и папа уговаривали меня завести новых друзей в городе, но у меня никак не получалось.

Раза два, когда чуть прояснялось, я отправлялся за город разведать, что там и как. А один раз прямо в грозу, просто чтобы выбраться куда-нибудь. Бродил между рисовыми полями к юго-западу, но сколько можно смотреть, как люди шлепают по воде и грязи? Сразу тянет домой.

В общем, никуда я больше не ходил до весны, когда выпадают дни уже по-настоящему солнечные. Говорил, что иду к школьному товарищу — обычно перед второй зарей. И они мне верили. Мама — наверняка, а папа, по-моему, догадывался, что к чему, но все равно меня отпускал.

Я бродил по южным холмам, но там одни только камни да ковровые лишайники. Может, лучшее я приберегал напоследок — лес и Западную реку. А может, я, как и все, просто боялся подойти близко к территории фрухов.

Нет, тогда я про них не думал, а высматривал деревья, на которые можно залезать и гонять пружинчиков, наблюдая за их прыжками. Иногда в средних ярусах деревьев мне даже попадались гнезда планеров. Я их не трогал, только смотрел. Один раз так загляделся, что опоздал домой. Ну и влетело же мне!

Пару раз я заходил так далеко, что видел город фрухов — прятался за кружевными кустами и подглядывал. Там все было круглым. А уж сами чужаки — смех да и только! Приземистые, неуклюжие, но если смотреть издалека, то похожи на людей.

К середине лета — ну и жарища стояла! — я исходил лес вдоль и поперек и, может, бросил бы свои прогулки, если б не тот день. Я пообедал рано и до леса добрался, едва взошло солнце.

Сначала я его принял за тень: солнце стояло прямо за ним. Потом подошел поближе и увидел: он на меня смотрит.

В школе я, конечно, про фрухов много что узнал. И потому не боялся. К тому же чужак был примерно с меня — повыше, но совсем тощий. Вроде мой ровесник.

Я встал и стою. Уж такое «слабо тебе!», — дальше некуда. Думаю: может, он меня не разглядит, может, уйдет и все. И тут он пошел, медленно так.

Я думаю: ух ты! Он же меня боится. Ну, трусить больше него я не собирался, раз уж сказал «слабо тебе!».

Мы сошлись совсем близко, наверное, на метр, и рассмотрели друг дружку по-настоящему. Он выглядел не совсем так, как говорили в школе. Кожа не серая, а очень светло-серая, и пух на голове почернее. И в одежде — широкая такая рубашка и штаны — совсем не похож на модель в классе. Дурацких его локтей видно не было, ни пупка посреди груди, ни того места, из-за которого все ребята хихикали.

Он глядел на мои ноги, ну и я посмотрел. На мне были летние сандалии, так что он видел, как у меня пальцы торчат. А у него на босых ступнях только шишечки, и я ему, наверное, странным казался.

Я пошевелил пальцами, а он вроде как кудахтнул. Я сразу подумал, что это он смеется, но тогда еще точно не знал. Ну, и я засмеялся. Может, пальцы на ногах, и правда, какие-то странные.

Мы стоим, смотрим и молчим. Конечно, говорить друг с другом мы не могли, но ведь надо что-то делать. Мы же не могли просто взять и уйти домой. Во всяком случае я не мог.

Я ткнул пальцем в соседнее дерево и пошел к нему. Он двинулся за мной, медленно, даже голову наклонил, будто хотел дерево рассмотреть получше.

— Давай, — говорю, — на спор: я влезу повыше тебя.

Слов он не понял, но когда я забрался по стволу до первого яруса веток, он сообразил, что к чему. Я слежу за ним сверху и думаю: с его жесткими ступнями лазить не так-то просто, однако он ими цеплялся что надо, а пробираться между ветками ему было проще, чем мне, и скоро он уже сидел на суку рядом со мной.

Он произнес что-то весело, но чересчур громко.

— Я тебя хорошо слышу! — говорю. И заткнул уши.

Губы у него завернулись внутрь, и он еще что-то сказал, но уже потише.

— Так-то лучше, — говорю. — Полезли на второй.

Он вроде удивился, что я лезу выше, но полез тоже. А дерево — Башня Ханоя — с двенадцатью ярусами, и я знал, что смогу влезть до восьмого, а то и выше. До четвертого он лез наравне со мной, а вот до пятого уже с трудом, расстояние между ярусами увеличивалось, а кора стала более гладкой, и мест, куда поставить ступни, почти не осталось. Ну все-таки мы взобрались, однако он взглянул на меня на шестом ярусе и наклонил голову так, что ткнулся подбородком в ключицу.

Я знал, что у них это означает «нет», но все равно махнул, чтобы он лез.

— Ты справишься, — сказал я.

Он все кивал и кивал, но я его вроде как взял «на слабо». Тут он посмотрел на юг. Начиналось затмение Взломщика — косая тень уже наползала на солнце. Он сидел на толстом суку, прислонившись к стволу, и прижимал кончики пальцев друг к другу — две группы по три к двум группам по три.

Я еще раз сказал «э-эй!», а потом решил, что лучше к нему не приставать. Когда затмение стало полным, он что-то забормотал, но, когда солнце снова показалось, замолчал. Затмение было быстрое, на полторы минуты. А как оно кончилось, он снова посмотрел вверх на меня, будто ничего не было, и попробовал залезть выше.

— Нет, — говорю, — мне пора возвращаться. И только тут я вспомнил, на какой час это затмение было предсказано. Когда я спускался мимо него, он посмотрел на меня как-то странно, но тоже полез вниз.

На земле я его подождал.

— Придешь сюда опять? — Он что-то ответил, только я не понял.

— Приходи сюда, — повторил я. И обвел рукой лес вокруг. — Я буду тут. — Показал на себя, на землю и на него.

Он наклонил голову, потом вздернул ее вверх. Указал на нас обоих одной рукой — у фрухов это получается — другой описал в воздухе несколько кругов, а потом указал вниз.

— Ага, — говорю я и думаю, что вроде получилось. — Ну, я пошел. Пока.

Идти я старался помедленнее, хотя уже опаздывал. Один раз помахал ему. А он вытянул руку вперед, ну, я и решил, что они так прощаются. Спросить-то я не мог.

Когда я еще раз оглянулся, его голова как раз скрылась за пригорком. Я пожелал, чтобы ему из-за меня не влетело. И припустил бегом.

Домой я поспел как раз к ужину, а потому обошлось без нотаций. На другой день я быстро покончил с домашним заданием; правда, мама оставила меня мыть посуду, и еще повезло, что она не придумала какой-нибудь другой работы: верно, заметила, как мне не терпится уйти.

Я сразу же вернулся к тому дереву в лесу. Прошло полчаса, и я залез на девятый ярус, чтобы было подальше видно. Оттуда можно увидеть все — до самого города фрухов. Но нового знакомого не было. Я прождал до середины дня, хоть и знал, что уж теперь наверняка опоздаю.

Мне очень не хотелось сдаваться, но ждать больше было нельзя. И я бежал до самого дома, поглядывая на небо, не увижу ли серп Взломщика, хотя день был пасмурный. Я все твердил себе, что если добегу до затмения, значит, не так уж и опоздаю. Только все равно опоздал. На полчаса, и ужин уже стоял на столе. Я, правда, надеялся, что первым за меня возьмется папа.

У дверей стояла мама. Я пошел шагом — маршевым: «Иди смело навстречу судьбе». Так лучше, чем хныкать и упрашивать.

— Кеван, — начала она, — зачем мы купили тебе часы, если ты все равно опаздываешь? Ужин час как стынет. Отец уже поел, чтобы не опоздать на заседание Комитета… Почему ты опоздал?