«Мне все равно, что понедельник уныл,
Вторник – сер, и среда тоже,
Мне плевать на четверг,
Сегодня пятница, и я влюблен»
Вот он уже снова рядом со мной, приобнимает за талию, покачивает из стороны в сторону в полу-ленивом, но таком милом танце.
«В понедельник я могу разваливаться на части,
Вторник и среда разбивают мне сердце,
А четверг для меня даже не начался
Сегодня - пятница, и я влюблен»
- Сегодня, правда, пятница, - застенчиво говорю я, не зная, что сказать, когда он замолкает и смотрит мне в глаза. - Такое... совпадение.
- Да, совпадение. Их даже целых два, - он подмигивает мне, а потом начинает целовать.
Я никогда не грезила о своем первом поцелуе, никогда не представляла, как это будет, и, может быть, именно поэтому мне достался самый лучший поцелуй из всех, какие только бывают. Тот самый, который дает возможность забыться и полностью раствориться в другом человеке.
И несмотря на все поцелуи, которые последовали позже, этот я помню до сих пор и знаю, что никогда не забуду. Тот короткий миг, полный наивных надежд и ожиданий.
Я лежу и снова смотрю в потолок, задумчиво проводя пальцами по губам.
Когда я думаю об этом, то каждый раз удивляюсь, почему ни Агнес, ни Кирстен не задело, что мы с Гаретом начали встречаться. Ведь он им обеим нравился, пускай, эта симпатия ничем не отличалась от той, что испытывали девочки-фанатки - они никогда не видели в Гарете личность, только молодого симпатичного парня на сцене, который вечер за вечером исполнял их любимые песни.
Но что если теперь он с кем-то из них?..
Нет-нет, он не мог меня так предать, нет. А уж девочки, тем более...
Но слишком поздно. Теперь эта мысль будет мучить меня до самого рассвета. Я крепко зажмуриваюсь и сворачиваюсь в клубок.
6. ВИЕННА
С приходом ночи дети засыпают, и в доме воцаряется тишина. Но я все равно слышу, как он дышит, тихо скрипя половицами, как ворочается в чутком сне, как легонько дребезжит стеклами под натиском ночного ветра. Через окна сада Дерево смотрит на меня, обманчиво-неподвижное. Налитые соком, ярко-зеленые листья тянутся ближе, желая прикоснуться, и я отодвигаю в сторону створку окна. Провожу ладонью по изогнутой ветке, тихо стучащейся в стекло.
Вот оно, реальное, больше не во снах или грезах, а здесь, наяву. Оно преследовало меня с тех самых пор, как в детстве я выиграла поездку в Лондон, в Винздорский парк на конкурс юных поэтов, посвященный памяти Шекспира. И эта поездка стала судьбоносной.
Он был один такой – древний дуб-великан – и рос отдельно от других деревьев в лесу, раскинувшемся к югу от Винздорского замка. Вокруг него было пусто на расстоянии нескольких футов, будто и деревья, и травы расступались перед своим королем. Он пленил меня мгновенно, этот красавец, но я знала, что дуб принадлежит Винздорскому лесу и душой, и своими могучими корнями, и никогда не будет моим. Однако все равно попыталась привязать его к себе.
Я выкинула заготовки, с которыми приехала из Манчестера, даже не раздумывая. Пара часов исследования, проведенная в ближайшей библиотеке, и через несколько минут уже готов был новый стих, который я посвятила вдохновившему меня исполину.
В книгах я нашла упоминание о могучем дубе, который действительно рос в Винздорском лесу и содержал в себе силу кельтского бога Кернунна. Там же писали, что дуб мог менять свое местоположение, а в 1976 году его якобы срубили, но я была уверена, что, свернув с протоптанной лесной тропы, набрела именно на то самое дерево. В легендах говорилось, что знать расположение главного дуба Винздорского леса, значит, владеть силой, и я вдруг оказалась ее достойна.
На конкурсе я заняла второе место, и мать твердила еще целый месяц, что если бы я обошлась без импровизации и прочла свои изначальные стихи, то несомненно бы победила. В ее глазах я была виновата в проигрыше, но, когда вокруг конкурса стих ажиотаж, меня стало заботить совсем другое. Тогда у меня не получилось захватить душу древесного великана, но я придумала, как подчинить себе другого – того, которое найду сама в древнейшем, не тронутом человеком лесу, где так легко перепутать грань реальности и фантазии.
Сейчас я невольно вспоминаю слова Бернарда о том, что мои мечты – полный бред, и никогда не воплотятся в жизнь, и ухмыляюсь. Он меня никогда не понимал, как и всех творческих людей, и, скорее всего, именно поэтому мы так быстро разбежались.