Я тянусь в холодильник за яйцами и разбиваю их о холодную керамическую миску, внимательно следя за тем, чтобы ни одна скорлупка не выскользнула из пальцев. Но, что бы я ни делала, и как бы ни была сосредоточена, одна и та же мысль все равно неустанно преследует меня. Какую цену в конце концов выставит мама? И будет ли она привлекательна для тех, кто пожелает жить в этом странном доме в лесной глуши?
Яннике раздраженно выдыхает, отвлекая меня от мрачных мыслей. Я оборачиваюсь и прошу:
- Яннике, пожалуйста, дай ему поиграть с одним из твоих перьев.
Ли не просит, но ненавязчиво крутится рядом с ее стулом, изредка поглядывая на поверхность стола, до которой не может дотянуться.
- Всего лишь одно, - добавляю я, зная, что Яннике так просто не согласится.
- Нет! - тут же восклицает она и накрывает рукой разноцветную пушистую груду, из которой мастерит ловца снов. С растрепанными черными волосами среди своего вороха из перьев она сама похожа на маленького вороненка. - Только не перья!
Удивительно, как быстро, из милой понимающей девочки, Яннике становится жадной и эгоистичной, стоит речи зайти о перьях, которые она коллекционирует. В остальное время ей ничего не жалко для младшего брата.
Ли все понимает и отступает назад, смотря на Яннике снизу вверх с обиженным выражением на лице. В таких случаях он не плачет, а стойко молчит, но от этого мне еще больше хочется исполнить его невинное желание.
Я вздыхаю.
- Неужели они все тебе так нужны? У тебя же их сотни...
- Мне - да, а ему они ни к чему, - Яннике снова берется за поделку, уверенная, что отстояла свои сокровища.
Ли молча разворачивается и уходит. Идет прямо к стене, вытягивает вперед ладошки и звучно хлопает ими по обоям. Водит пальцами по ветвям нарисованных деревьев, что-то бормочет на выдуманном языке. На этот раз он решает не затаивать обиду.
Я в свою очередь очень надеюсь, что он не вспомнит про каракули, которые оставил неподалеку пару дней назад. Я до сих пор не могу отмыть въевшийся в обои фломастер, а закрыть чем-то агрессивное разноцветное пятно не имеет смысла, так как мама тут же заметит лишнюю деталь, появившуюся ниоткуда. В любом случае, она убьет нас обоих, если узнает. Но, пока мама не смотрит в тот угол, мы спасены.
Я улучаю момент и продолжаю помешивать светло-коричневую вязкую массу, которая пока не имеет ничего общего с яблочным пирогом. Через пару минут Ли уже нежно врезается в мою ногу и хватается за штанину, привлекая внимание.
- Что случилось? – протяжно-грустно вопрошает он, и сначала я не понимаю, в чем дело, смотря на него сверху вниз. Пока наконец не вижу, что что-то зажато в его ладони. Пальцы Ли нервно сжимаются и разжимаются сами по себе, размазывая по коже серебряно-серую блестящую кашицу.
- Что случилось? – снова спрашивает он, сведя брови к переносице одновременно в непонимании и отчаянии.
Я раскрываю маленькую ладошку и распознаю бабочку, лишь потому что очень хорошо знаю Ли. Ему всегда очень нравились бабочки, возможно, за то, что они яркие и подвижные. Но эта бабочка больше не двигается. Он понимает это и повторяет, снова и снова:
- Она не летит... Не летит, не летит!
Из ярко-голубых глаз, как у крохотного двухнедельного котенка, струятся слезы. Я впервые не сразу нахожу что сказать, только громко вздыхаю. Наконец я подхватываю Ли на руки и поспешно вытираю бумажным полотенцем грязную ладонь, хоть он и противится.
- Бабочка! Бабочка! – зовет он, дрыгая ногами.
В надежде, что получится его отвлечь я раскатываю ногой огромный рулон оставшихся после поклейки обоев, который выпросила у мамы сегодня утром. Надеюсь, моя уловка сработает, и больше ничто не пострадает от его творческих позывов маленького художника. Я выдаю Ли ведро с мелками, фломастерами и карандашами и вытираю слезы новой салфеткой. К счастью, он быстро забывает, почему только что плакал, и, воодушевленный, сам просится на пол. Я тайно выбрасываю все, что осталось от бедной бабочки в мусорное ведро. И как мне объяснить ему, что он сам ее убил?..