- Знаешь, я никогда не хотела утопиться. Даже не думала об этом. И вовсе не потому что это ужасная смерть...
Я смотрю на воду, пытаюсь представить себе, как погружаюсь на дно. И шепчу:
- Легкие горят, веревка давит на шею... А потом тебя, наверное, все равно что разрывает, и вода вливается через горло, нос, уши, даже глаза... И ты набухаешь, весь пропитываешься водой, как губка, и в конце концов становишься таким тяжелым Тебя должно камнем тянуть на дно, но вместо этого ты всплываешь наверх, на поверхность. Только там тебя никто уже не спасет. Какая ирония.
Я качаю головой, представляя синее вспухшее лицо и выпученные глаза утопленника.
- Нет, это совсем не то.
Каин двигает одними губами, выпуская на свободу слова:
- Следуй вниз по ступенькам, когда мы умрем. Твоя душа – в раю. Твое тело – в аду. Но мне совершенно все равно.
Я улыбаюсь. Слова из той самой песни, с которой он пришел в этот мир. Они отзываются эхом в моем сердце, выученные наизусть.
- Я знаю, - говорю я. – Но этот последний момент кажется мне таким важным. Я не хочу сомневаться ни секунды. Тебе-то не выбирать, ведь ты на самом деле, наверное, уже мертв? – осторожно спрашиваю я, взглянув на него украдкой.
Но Каин снова молчит, и ни один мускул не дергается на его лице.
На этот вопрос он часто отвечает мне молчанием, а порой вовсе как будто бы ломается и повторяет без конца какую-нибудь ахинею, смотря перед собой пустыми, невидящими глазами. Словно внутри него такой же механизм, как у детской заводной игрушки, который вдруг заело.
Поэтому я стараюсь больше не напоминать ему, но иногда все-таки не могу сдержаться.
Я опускаю глаза и вижу, как по изогнутому стволу коряги бежит, торопясь, паук-долгоножка. Ловко подставляю свою ладонь, и, сам того не замечая, он уже скользит по моей коже, сбившись с пути. Я подношу ладонь к лицу и пытаюсь рассмотреть паука как можно ближе. Но он неугомонен и ни секунды не может продержаться на месте, вновь и вновь ускользает от моего пытливого взгляда. Жаль, я не могу проткнуть его, настолько он хрупок, почти неосязаем. Словно призрак.
Я перевожу взгляд на Каина. А что если мне точно так же никогда не поймать его, не сделать своим?
- Знаешь, этот паук напоминает мне тебя...
Каин меня слышит, но не открывает глаз. Не говорит ни слова.
И вконец меня раздражает его молчание. Отпустив паука на свободу, я набираю в ладони воды и резко выливаю ему на лицо. Вода ледяная, и это не может быть приятно.
Каин медленно открывает глаза и по-прежнему молча смотрит на меня. Струйки воды стекают по его скулам, затем вниз по подбородку, по щетине, которая не растет. И тогда я понимаю, что, возможно, он сам слишком холодный. Хладнокровный, как рептилия.
Однако рептилии всегда тянутся к теплу.
Эта мысль неожиданно возбуждает, растягивает мои губы в улыбке, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать его. На поцелуй он, как всегда, отвечает мгновенно. И мне это безумно нравится.
Я кладу руку на его затылок, там, где у основания позвоночника цветет фиолетовыми кровоподтеками старый синяк. Я проверяю каждый день, но он никуда не уходит, не розовеет и не желтеет, и рисунок остается таким же. Словно корни столетнего дерева, он расходится в стороны, змеится вниз по позвонкам. И каждый раз, касаясь ледяной кожи Каина, мои пальцы повторяют этот сложный узор, с сотню раз за день.
И хоть он почти никогда не тянется первым, оставляя эту привилегию мне, каждое прикосновение он принимает как подарок, и просит и тянет из меня еще. Становится настолько жадным до меня, что я чувствую себя желанной и, даже больше - всесильной...
35. САМУЭЛЬ
Я сбегаю в чащу. Сердце все еще колотится, адреналин отравляет вены, а пальцы невольно вцепляются все сильнее в безжизненный комок, зажатый в потных ладонях. Я боюсь, что растеряю по пути хрупкие косточки, но остановиться или хотя бы сбавить ход не могу. Я бегу как можно быстрее, как будто пытаюсь убежать от самого себя. Но в конце концов приходится остановиться, когда становится уже больно дышать, и нестерпимо колет в боку.
Я хороню птицу под кустом колючего терновника, словно верю, что там она будет в безопасности, защищена от голодных хищников. Глаза щиплет, но я сдерживаюсь, кусаю губы. Мне жалко не безымянную малиновку, а Алана. Жалко лучшего друга Яннике, которого убил я и никто другой. Янни до сих пор не может забыть, я знаю, все плетет и плетет украшения из перьев. И пока будет помнить она, буду помнить и я...