Я не замечаю, как сгустились сумерки, как опустилась ночь. Не замечаю даже, как исчезает сам олень. Я просто бегу все вперед и вперед, движимый тем самым азартом. Поймать-поймать-поймать. Как самый настоящий охотничий пес...
И только когда падаю без сил на мокрую траву, только тогда я прихожу в себя и осознаю, что весь день до самой темноты преследовал белого оленя. У меня нет сил, даже на то чтобы отдышаться, и я долго лежу, сжавшись в маленький беспомощный комок, окруженный кромешной тьмой. Кажется, еще немного, и у меня взорвется грудная клетка, и я вынужден ждать, хватая ртом воздух, пока сердцебиение придет в норму, и страшно даже пошевелиться.
Лес выглядит враждебным и незнакомым, и я не знаю, где нахожусь, не помню, как попал сюда, не знаю, как найти дорогу домой. И, тем не менее, покачиваясь, встаю на ноги, как только сердцебиение возвращается к привычному ритму. Но что толку? Со всех сторон меня окружает темнота, и приходится двигаться на ощупь.
В карманах – ни телефона, ни фонарика, ни зажигалки. Копье тоже куда-то пропало... Я наклоняюсь и ощупываю лесной настил, но лес по-прежнему мокрый насквозь, и костер не развести никак. Приходится и дальше идти наощупь. И я иду, очень медленно, неуклюже, выставив вперед руки, как слепец.
Ночью здесь одновременно и тихо, и громко. Каждый мой шаг, каждый хруст и каждый шорох раздается выстрелом ружья и почти оглушает. Каждый раз я вздрагиваю.
Поэтому, когда Мируна начинает кричать, я слышу ее сразу. Хриплю в попытке отозваться, но с губ слетает только шершавый шепот. А тут еще и со всех сторон вдруг начинают странные звуки.
То ли шорохи, то ли шипение... То ли просто шелест листьев.
Я бегу на ее голос, падаю снова и снова, пытаюсь позвать ее, и уже через десять шагов понимаю, что больше не могу. Осознаю, что кричать нельзя, иначе я потеряю последние силы... Кое-как преодолеваю расстояние между нами, двигаюсь на луч фонарика и, совершая последний рывок, вцепляюсь ей в плечи дрожащими пальцами.
Я жмурюсь, не желая снова вспоминать этот постыдный момент.
Поднявшись с матраса, я иду в ванную и в первую очередь обдаю лицо ледяной водой, а потом долго стою под холодной, не щадящей струей душа, которая барабанит по коже, подобно граду. И это немного помогает очнуться.
Все уже давно позавтракали без меня, но стоит открыть холодильник, как в кухне появляется Мируна. Я одновременно рад и не рад этому.
- Я приготовила блинчики, - говорит она как ни в чем не бывало, но я-то знаю, что меня ждет разговор, и очередным кулинарным шедевром она собирается меня подкупить. И здесь нет ни капли сарказма - я обожаю все, что готовит Мируна, и каждый раз готов вылизывать тарелку дочиста, но сегодня я начеку.
Она ставит передо мной плошки с джемом, апельсиновым, малиновым, яблочным - любой на мой выбор, и тарелку с самими блинчиками. Садится напротив и украдкой рассматривает.
- Как спалось?
- Отлично, - говорю я, не поднимая глаз и запихиваюсь, лишь бы рот был занят.
У Мируны плохо получается играть роль мисс «как будто ничего не произошло», поэтому уже в следующую секунду она спрашивает:
- Все в порядке?
- Да, - я снова не смотрю на нее. – Просто немного ударился головой, поэтому у меня была дезориентация. Ничего серьезного, и нет, меня не тошнит, - тут же добавляю я, предвосхищая следующий вопрос.
Но у Мируны все равно на лбу появляются «взволнованные» морщинки.
- Может быть, тебя показать врачу?
- Ничего не произошло, - твердо, почти шипя выдавливаю я.
Мне совсем не хочется, чтобы она напоминала мне снова и снова о том, что была свидетельницей моего вчерашнего позора. Я уже готов подняться и уйти вместе с тарелкой, но в самый последний момент Мируна кивает и отстраняется. У нее виноватое лицо, и я почти ее прощаю, но... Какого черта она вообще вечно лезет не в свое дело?
Ничего страшного не произошло, если бы я остался в лесу. Наступило бы утро, и я бы легко нашел дорогу домой. К тому же, как оказалось, я был совсем недалеко.
Тем не менее, после завтрака я уже не спешу в чащу, как обычно. Я поднимаюсь в мамин кабинет, смотрю с минуту, как она работает, а потом все-таки спрашиваю, прежде чем в который раз незаметно стащить флешку:
- Птицы больше тебя не беспокоят?
Она даже не вздрагивает и оборачивается с милой улыбкой на лице, словно знала, что все это время я стоял на пороге.
- Ох, Самуэль, спасибо тебе. Теперь тут гораздо тише и лучше работается.