Деревянная любовь
Во всю гуашь нарисованных глаз, он глядел в обнажённый глянец её целомудренных тайн.
Стук топора и скрежет рубанка, предвещая рожденье, не оставляли надежды на то, что когда-то нити корней прорастут в темноту заветных углов его залитой олифой души и новой листвой обрастёт сад земных наслаждений.
Она ли это? Отбитая у меланхоличных поэтов и похотливых цепных кобелей. Совсем как на сцене роняет хрустальные слёзы на его деревянные башмаки.
И в свете софитов порошок её слез всё так же лжив, как лжив под чёрным шёлком блеск милых созвездий, но всё равно правдивей, чем вся его жизнь, где в тысячный раз под свист и хохот толпы он вызван на бис чтобы в тысячный раз, с притворным любопытством ткнуть безвольно-длинным носом в декорацию с нарисованным очагом.
Давно уже не тайна, что за декоративным очагом чугунный холод массивных дверей прожжён лучом кокаина. Оплавленный контур дыры подогнан венским шаманом под стандарт деревянной фигуры, чтоб без билета, свободно попасть в первый ряд и смотреть, как безумный и злой кукловод разыграет механический акт наскучившей пьесы.
Даже зная всё это, Буратино, публике на потеху, клянётся ей в вечной любви и обещает любить и беречь её тело. По-настоящему, по-маяковски, как солдат обрубленный войною, ненужный, ничей, бережёт свою единственную ногу. Каждый волос хранить и считать на её синеющей голове. Без подсказок, на ощупь срывать покров за покровом, секрет за секретом. По фарфоровой плоти ползти слепым и настойчивым котёнком, тыкаясь доверчивым инстинктом во все её влажно-тёплые губы. И вылить в финале тёплое олово на нежно-розовый сердца лоскут, перебивающий трупную вонь тонким запахом мармелада.
Когда завершится последний акт, когда сцена вновь будет пуста и безвидна, и ниточки ослабнут настолько, что можно будет дотянуться до сигареты и закурить, Буратино бросит в опустевший зрительный зал: «Если не было кукол, значит, не было кукловода.»
Автор приостановил выкладку новых эпизодов