Так-так-так! Фриц летит прямо на него.
Не чая спасения, старик бросает жердь и вонзается головой в плетень.
Жаркое брюхо чудовища проносится над ним, почти касаясь крыши дома. Старика обжигает волна горячей бензиновой вони. Нестерпимый грохот мечется по двору, как волны потопа.
Самолет удаляется.
Старик от ужаса пробил плетень насквозь: верхняя половина тела снаружи, другая — во дворе.
— Что стала?! — хрипло кричит он Марии, подбежавшей с речки.
— А что делать? — она оглушена грохотом самолета, ослеплена взметенной им пылью. — Вы где?
Старик ожесточенно выдирается из плетня.
— Зде… здесь! — сердито отвечает он.
Невестка наконец обнаруживает его:
— Ой, как вы туда залезли?
— Убью!
— А что я такого сказала?
— Посмотри-ка, я цел?
— А что вам сделается?
— Нечего в глаза мне заглядывать, дура! Туда посмотри… — старик показывает назад, на ту часть своего тела, которая осталась во дворе. — Не горю я?
Она перегибается через плетень:
— Вроде нет…
Невестка и рада бы сохранить почтительный тон, да невозможно. Она прыскает, заливается смехом, но вернувшийся пират снова набрасывается на них, и его гул повергает Марию на землю. Поток воздуха от винта переворачивает стол, клочья сена срываются со скирды.
Макс и Мориц уходят на новый разворот.
Старик вырвался наконец из плетня.
— Взяли что-нибудь? — спрашивает он, утираясь подолом рубахи.
— Как будто ничего… только рукой так сделали.
— Как?
— Ну как-то так… — она пытается показать. — Да вон они!
Самолет, как челнок, ходит метрах в сорока над домом. Немцы машут руками.
— Зовут, что ли? — не понимает старик.
— Выйдите на середину двора, — переводит сноха. — Выйдите, а то хуже будет… Папа, давайте отдадим им одну овечку! Пускайте! Пусть они ловят ее!
— А не жирно?
— Я к тому, чтобы они не разозлились…
— Чего тебе, проклятый?! — изо всех сил кричит старик фрицам, но с места не сдвигается.
Из кабины самолета, развивая змеиные кольца, вылетает длинная веревка с лукошком на конце.
— Яиц опять требуют! — Мария хочет бежать в курятник.
— Назад!
— Дадим гадам яйца, и пусть улетают к лешему!
— А белены не хотят! Ничего не дам!
С независимым видом он начинает наводить порядок во дворе: волочит стол на место, берется за вилы и собирает сено. Болтающаяся под самолетом веревка едва не сшибает старика с ног. Он не выдерживает:
— Нет у меня! Никс!
— Яйки, яйки! — кричат сверху немцы.
— Нет яиц… Мои берите!
Макс и Мориц хохочут, а он, улучив момент, когда веревка с лукошком опять проносится рядом, тигриным прыжком бросается вперед и в одно мгновение обкручивает конец веревки вокруг дерева. Видать, он хотел остановить самолет на лету.
Но немцы тут же отпускают веревку.
Она падает к ногам старика.
Немцы хохочут, улетают и тут же возвращаются. Старик держится за глаза — его хлестнуло концом веревки.
— Опять они вас зовут, — сообщает Мария.
— Докажи!
— Сами посмотрите…
— Чего надо? — разводит руками старик.
— Вперед! — орут немцы. — Форвертс!
— Ну, вперед… — он делает шаг.
— Нох айн шритт! Еще!
— Вот еще…
— Нох айн шритт! Еще! Еще!
— На, что ты хочешь! — старик сердито останавливается прямо посреди двора.
А из самолета струится на него желтая, блещущая на солнце жидкость.
Пилоты от смеха чуть не вываливаются из кабины.
Так-так-так!.. Самолет удаляется.
Старик ошарашен. Он недоуменно ощупывает себя: одежда мокрая, на лбу и щеках брызги…
— Что это? Бензином, что ли, облили? — старик вытирает щеку и принюхивается. Только теперь весь позор случившегося доходит до него. — В христа-богу душу!.. Обписали! Убью, Гитлер!
Потеряв рассудок от бешенства, он бросается за самолетом, который, ко всему прочему, уже успел утащить и новую лодку. Старик бежит по косогору, спотыкается, падает.
— Ха-ха-ха! — сноха и смеется и плачет. — Господи, как же можно так над стариком издеваться!..
Вздохнув, она идет к свекру, который сидит там, где упал, и хмуро курит.
— Вы, папа, как ребенок, — ласково говорит она, гладя его по плечу. — Надо было отдать им яйца. Что мы можем?
Старик качает головой:
— Гитлеру — не дам.
— Пойдемте домой, папа.
— Иди, я тут побуду…
Мария возвращается одна.
Бесцельно бродит по двору, берется подметать, и тут ее взгляд падает на письмо к мужу, которое они со свекром так и не дописали. Она поднимает листок, перечитывает, хочет окликнуть старика, но раздумывает. Идет в дом.