— Я никогда легких путей не искал! — отрубил старый солдат.
Он встал, чтобы удобнее все выговорить, но в эту минуту за дверью послышался шум: кто-то ломился, а его не пускали. Дверь рывком отворилась, секретарша, чуть задыхаясь, встала на пороге.
— Ну, что там у вас? — поморщился Василий Сергеевич.
И Елизавета Егоровна с усмешкой ответила:
— У меня там ничего. А к вам Модя рвется.
В дверь просунулись знаменитые бакенбарды.
— Пусть войдет, — разрешил Аверин, и Модест вошел весь.
ЗАЯВЛЕНИЕ НА РАСЧЕТ
Он был в новой рабочей одежде, круглый, румяный, чистый, но с замасленными руками, чтобы сразу видели трудового человека. Губы у него опустились уголками вниз, лоб изрезали морщины, в глазах застыла горькая обида. В руке механизатор держал грязную бумажку. Переступив порог, Модест с надрывом сказал:
— Сергеич, ты ж меня знаешь!
Аверин знал. Ох, как знал он своего бывшего соседа!
Сперва был Модест как все нормальные люди: пахал, сеял, больше делал, меньше говорил, начальство обегал за версту. Но когда его портреты стали появляться в прессе района, когда стал парень передовым да знатным, тут-то он впервые и пришел к директору Громову и выложил перед ним на стол заявление об уходе по собственному желанию. Тогда это был чистый, ровно обрезанный листок.
Ефим Борисович знал: если человек приходит с таким листком, он чем-то крепко обижен. Поэтому он не стал уговаривать и стыдить механизатора, а сразу спросил:
«Ну, что тебе, парень? Чем недоволен?»
«Нам-то ничего, мы-то всем довольны, только людям новые трактора дают, обидно это...»
В те времена юный Петров еще не выучился говорить, как теперь, кратко и вместе с тем обстоятельно, но директор сразу понял его.
«Дам я тебе трактор. Работай, чудак! И бумажку свою выбрось!»
Модест вспотел, с изумлением поглядел на Громова, потом на свое заявление, медленно сгреб его со стола, но не разорвал, а бережно, словно диплом с отличием, спрятал в самый дальний карман.
Потом, не без подсказки отца, Модест Петров стал умело пользоваться своим заявлением, как отмычкой: выпросил кирпич для гаража, доски для сарая, пленку для теплицы.
И теперь он стоял с красным от обиды лицом, а Василий Сергеевич смотрел не на него — на его бумажку, и морщился.
— Слушай, Модя, — вдруг ласково спросил он. — Погреб тебе сделали? — (Проситель искренне удивился такому началу разговора и кивнул.) Василий Сергеевич продолжал негромко: — Сарай построили, так? Кирпич дали? Водопровод подвели? Так чего тебе еще надобно, старче?
Модест подумал и сказал печально:
— Ничего мне от тебя не надо, Сергеич. За кирпич не тебе — Громову спасибо. Но он меня понимал. А ты меня обидел. В первый день. А еще сосед. Бывший.
— Какой я тебе сосед, проходимец! — рассердился Аверин. — Вымогатель!
Модест покачал головой:
— Я у тебя гроша не попрошу. А у Громова я первые места брал. По району. Я для него хоть ночь работать буду. Он мне доверял. Большие дела. У нас звено было. Перспективное. А ты меня — в лес?! На зиму?! Нет. Хватит. Подпиши.
Василий Сергеевич растерялся: быть того не могло, чтобы Модест явился без попрошайства. Он усмехнулся:
— Ты брось крутить! Навоз тебе нужен — так прямо и говори! Я распоряжусь. По дружбе. Дадут тебе высшего качества.
Баки у Модеста задрожали.
— Какой ты друг! Навоз! Да я и без тебя!.. Сколько надо!
— Так чего же тебе?!
— Ничего. Подпиши.
Модест тихо положил заявление на стол и удалился.
— Подумаешь, испугал! — с прежней силой загремел вслед ему Василий Сергеевич. — Хапуга!
Трофим отвернулся к окну. Модест стоял внизу, у стенда передовиков, и печально смотрел на свой собственный гордый портрет.
— Одумается, прибежит, Пузырь! — проворчал Аверин. — Какой нужный человек — Модя!
Модест медленно потопал прочь от стенда.
— Выбил ты человека из седла, — сказал Трофим. — Ребят без дела оставил...
— Пусть делают, что велят! — в запальчивости перебил временный директор. — Я знаю, куда их послать! Где мне нужней!
— Силен, — протянул Трофим. — Эх, Васька, Васька! А про них ты подумал?
— Молоды они для такого поля! — отрубил Аверин. — Сам же ты сомневался, забыл?
Трофим помрачнел:
— Много мы чепухи в жизни делаем, а исправлять и времени не остается... Жизнь коротка, Сергеич... Поэтому ошибаться не нужно.
Цветущий Аверин с высоты взглянул на заметно сдавшего Трофима.
— У меня времени на ошибки нет! Я работаю! И некогда мне думать о каждом Моде!
Он зоркими насмешливыми глазами смотрел за окно, в серую даль.
— До свидания, Трофим Иваныч. Когда буду свободен — заходите, поболтаем, а сейчас, простите, некогда. И вот что я вам бы советовал: в таком возрасте, знаете, вредно ходить по конторам. Полежать вам нужно. Если вы понадобитесь — я обязательно вызову. Если понадобитесь.