— Что-о? — привстал Трофим.
Аверин улыбнулся:
— Погода, говорю, хорошая!
Трофим с трудом дохромал до приемной. Здесь сегодня рано зажгли свет: было пасмурно от налетевшей тучи. Дождь шелестел по стеклам.
В приемной стояли механизаторы, скребли затылки, переговаривались меж собой:
— Да-а...
— Вот тебе и да!
Иван Петров тыркался то к одному, то к другому:
— Сына выгнал! А за что? Где он еще такого найдет?! Скромного, безотказного! Эх, скорей бы Громов вертался, дорогой Ефим Борисыч!
Он мрачно плюнул в кадку с фикусом и тут же опрометью кинулся прочь от разгневанной секретарши. Женька долго, сладко хохотал.
Трофим потащил из кармана линялый кисет. Сердце его не унималось, снова мучила боль в животе. Он вспоминал налитое здоровьем лицо Аверина, широкие его плечи, тихий от великой усталости голос: «Если понадобитесь — вызову...»
— А если не понадоблюсь? — пробормотал он.
Павлуня издали посматривал на Трофима, не решался подойти. Котенком резвился Женька, придирался к Санычу, тот отмахивался.
— Вам тут что, детский сад? — раздался голос Аверина. Он стоял в дверях и смотрел грозно.
Павлуня, не терпевший яркого света, громкого голоса и близкого начальства, первым поспешил к выходу. Он вздрогнул, как от выстрела, когда услыхал:
— Алексеич, останься!
Павлуня встал. Мимо прошли угрюмые механизаторы и беззаботный Женька. Трофим уселся напротив секретарши и с вызовом поглядывал на временного директора.
Василий Сергеевич привел Павлуню в кабинет, усадил и сказал нормальным голосом:
— Просьба у меня к тебе: слетай-ка к Пузырю, передай ему мой приказ. Пусть не дурит, а выходит с понедельника на работу! Ишь артист! Если бы у меня народ был, я бы не кланялся! Иди! Пусть с женой прощается и — в лес!
Он подал Павлуне бумажку, тот, покраснев от волнения, засунул ее в карман. Сказал «до свидания», вышел спиной.
В приемной толпились парни из разбитого звена, поодаль стоял Иван Петров. Каменно сидел Трофим, курил, и Егоровна на него не ворчала.
— Ну, чего этот сказал? — кивнул Иван Петров на директорскую дверь.
Павлуня пошелестел бумажкой:
— Вот. Лично велено.
Иван от злости стал еще меньше ростом.
— Он что, надсмехается?! Он сына обидел — он меня обидел! А я двадцать лет за одним рулем! Ты, Пашка, брось эту филькину грамоту! В дом с ней я тебя не пущу!
Павлуня сказал, жалостливо улыбаясь:
— Как же... Ведь лично...
— Гонец! — дернул Женька плечом.
Раздраженно стучала на машинке Елизавета Егоровна. Молчал Трофим.
— Приказ у меня, — сказал ему Павлуня.
— Приказ надо выполнять! — ответил старый солдат. И отвернулся — не мог он больше глядеть на тлеющую Пашкину улыбку.
ЗАСЛУЖЕННЫЕ И ОБИЖЕННЫЕ
Справа зеленело хлебное поле, слева тихо радовалось такое же поле. Они были разрезаны ржавой дорогой, а по ней шлепал Павлуня.
Позади загудело. Он сошел с колеи. Запрокинув голову, с робкой надеждой посмотрел на грузовик, в кабине которого рядом с водителем сидели Иван Петров и Женька. Иван был насуплен, Женька вертелся, как воробей на крыше, строил рожи и кричал Павлуне:
— Эй ты, адъютант его превосходительства! Доволок приказ? Гляди не потеряй!
Грузовик проехал, оставив в чистом воздухе долгий бензиновый дух. Павлуня вылез на дорогу, пошел дальше.
Вот уже закраснела вдали водокачка, скоро появится скотный двор, потом — склад, а за ним пойдут первые хорошовские дома.
Видно, недаром так весело назвали село — Хорошово. Места здесь красивые: луга, озера. Река широкой синей дугой обегает заливные угодья. На одном конце дуги высится старая церковь — крестами на восход, на другом конце, на высоте, гордо стоит новая школа — окнами на солнце.
Хорошовские дома и в прежние времена были не под соломой, а теперь и вовсе красуются под железными крышами целые кирпичные терема — с резными наличниками, тесовыми воротами, стоят гаражи из бетонных блоков.
Сады здесь и раньше славились на всю округу, во дворах гремели цепями страшные псы, а про скупердяйство тутошнего народа легенды докатились до наших дней. Теперь все изменилось: сады разрослись, заборы стали ниже, а собаки вконец измельчали и глядят из форточек да легковых машин кудрявые, нарядные, смешные.
На все село остался один захудалый торгаш — Иван Петров. Все нерабочее время сидит на огороде. Сперва выгонял под пленкой ранний огурчик по золотой цене — на продажу, а когда совхоз стал получать в новых теплицах много дешевых огурцов, Иван тихо, без всегдашних поучений перекинулся на цветочки. Он ищет особые семена, читает мудрые садоводные книжки, а сколько навоза вывез Петров на свой надел, знают только темная ночь да выгнанный сторож — большой любитель крепких напитков.