Модест вспомнил: баки его дрогнули.
— И не ходи, не думай! — кричал Иван, размахивая кулаком. — С твоим талантом тебя везде примут! С двумя руками распростертыми! Дай-ка!
Он вырвал у сына приказ, разорвал его, бросил на ковер.
— Видал? Так и передай Ваське Аверину: Петровы, мол, обид не прощают!
Из другой комнаты выплыла высокая красавица, в желтом, с красными петухами, халате до пят. Халат в талии тонко перехватывался пояском. Золотые Золушкины волосы были распущены по плечам. Она посмотрела на ковер и сказала голосом заправщицы Вики:
— Очумели, что ли? Собери огрызки!
Модест тут же нагнулся, собрал бумажки, поглядывая искоса на Павлуню. Иван взял их у него, сунул гонцу в ладонь:
— Передай Ваське. Лично.
Павлуня краснел, шевелил губами, таращил синие глаза, стоя на пороге с остатками приказа в кулаке.
— Чего глаза рачишь? — усмехнулся Иван. — Гляди — выскочат!
Павлуня выпрямился.
— Торгаш чертов! Хапуга проклятый! Куркуль вонючий! — со вкусом обсасывая каждое слово, выговорил он.
Робость прошла. Парень с большим удовольствием смотрел, как моргает Модест и как Иван широко открывает рот. Женька живо повернулся и ждал, что будет. А Вика громко и одобрительно сказала:
— Ай да Пашка!
— Сопляк! — слезно вскричал наконец Иван, не выдумав ничего лучше.
Павлуня с тем же спокойствием ответил:
— Лучше сопляком быть, чем подлым.
Сказал и сам удивился законченности своих речей. Надел шапку, пошел к двери, но Иван кричал ему в спину:
— А ты кто такой?! Кто тебе дал право?! Я тебе разве должен?!
Павлуня через плечо посмотрел на него, увидел Трофима, который с трудом удерживал в тележке козла, и проговорил:
— Трофим там... израненный... Разве он за огурцы твои страдал?
Модест решительно подошел к полированному шкафу, пнул попавшегося под ноги пуделька, настежь распахнул зеркальные дверцы. Рванул — полетели на пол брюки и платья.
— Сдурел?! — кинулась было Вика, но супруг медленным торжественным жестом остановил ее, вытащил из дальнего угла черный пиджак и надел его не спеша.
На пиджаке брякали две медали.
— Гляди, — печально сказал он Павлуне. — Я тоже. На фронте. Мирном.
— До последней капли пота! — забрызгался Иван.
Модест силился затянуть пиджак — полы на животе не сходились. Павлуня насмешливо поглядывал на него. Иван хотел пошуметь еще. Вика с досадой подняла бровь:
— Хватит. Надоело.
Иван примолк, а красавица лениво сказала посыльному:
— Ну, насмотрелся на наше житье? Уходи — все равно дальше порога не пустят: ковры у них, чертей.
Молодая и гордая, она ни лицом, ни статью не походила на Петровых и казалась золотой рыбкой среди головастиков. Павлуня глядел на нее и недоумевал, как это они сговорились жить вместе — некрасивый толстый Модест и красавица Вика.
За окном послышался голос Трофима. Павлуня испуганно повернул голову. Козел бунтовал, просился домой, а его подружки, подойдя к родному забору, дружно вставали на дыбки, по-свойски заглядывали в огород.
— Борьку возьмите, — устало сказал Павлуня.
Женька захохотал и полетел на улицу. За ним вышел Павлуня. Подышал — воздух был свежий, без щей и капусты. Трофим уломал-таки козла: тот притих, пригрелся, посматривал из-под капюшона четкими янтарными глазами.
— Слушай, зачем скотину в зеленя пускаешь? — строго спросил Трофим у Ивана, который смирно стоял возле калитки.
Рядом с ним красовался Модест с медалями на груди.
— Да кто ж ее знает, скотину-то, — тоненько сказал Иван. — Она гуляет, где хочет. Глупая.
— Вот заплатишь штраф — узнаешь!
Иван подобрал губы, глазки его сузились.
— Я за козлов не ответчик. А ты мне не Советская власть. Какое у тебя право на меня шуметь? Я тоже гражданин, у меня права. — Иван стоял и смотрел с торжеством победителя.
Модест тихо стянул с себя пиджак, спрятал за спину. Вид у него был грустный.
— Козлы, — проворчал Трофим. — Россию объедаете. — Он замахнулся на Борьку: — Ты еще тут?! Брысь! Не погань плащ!
Вожак радостно кинулся к подружкам. Трофим задергал вожжами, Павлуня едва успел влезть в тележку — Женька сидел уже там, брезгливо натягивал на себя плащ.
— Постой-ка! — помахал рукой Иван Петров.
— Чего тебе? — нахмурился Трофим.
Иван отворил калитку, запустил во двор резвую ораву, потом приблизился к Трофиму. Обскакав его глазами от новой кепки до старой деревяшки, спросил:
— Слушай, тебе больше всех надо? Аль не навоевался? Чего везде задаром лезешь?
Трофим, склонив голову, слушал. Забывчивый Женька отвернулся, словно он и не был в гостях и не ел чужое варенье. Зато Павлуня сегодня разговорился на удивление: