И она такъ низко кланялась, что длинныя черныя ленты ея праздничнаго чепца влачились по землѣ.
Нѣмцы смѣялись и пригоршнями бросали дѣтяхъ конфекты, даромъ доставшіяся имъ въ Реймсѣ. Въ теченіе пяти дней вся округа была переполнена баварцами и пруссаками. Они увели съ собою трехъ заложниковъ, которые не вернулись.
— И они платили наличными, эти свиньи, — разсказывалъ толстякъ Тома. — Офицеры платили бонами, но солдаты платили наличными, и даже французскими деньгами.
Этими деньгами кондитеръ наполнилъ свои ящики, и такъ начался расцвѣтъ его торговли, которому затѣмъ продолжали содѣйствовать мы.
Въ день наступленія ни одного солдата не осталось въ деревнѣ, и онъ могъ, наконецъ, отдохнуть немного. Онъ хотѣлъ пойти поудить рыбу, но въ концѣ Коровьяго Брода часовые остановили его. Онъ, разъяренный, вернулся домой и кинулъ удочку, едва не переколотивъ посуды. Затѣмъ, чтобы убить время, онъ забрался на чердакъ и оттуда въ бинокль слѣдилъ за сраженіемъ, въ то время, какъ жена его готовила молочные блины.
Когда онъ увидѣлъ, какъ мы ровно въ полдень вышли изъ окоповъ и понеслись быстрыми шагами къ германскимъ позиціямъ, разсѣянные по обнаженнымъ полямъ, подобно сѣменамъ, подхваченнымъ вѣтромъ, въ груди его шевельнулось какое-то чувство.
— Иди скорѣе, посмотри, — крикнулъ онъ своей хозяйкѣ. — Торопись, скоро ни одного не останется…
— Я не могу оставить молоко, — отвѣтила она снизу, — оно оплыветъ.
И Тома одинъ видѣлъ всю картину наступленія.
А деревня въ тотъ день заволновалась, когда увидѣла первыя носилки и длинный рядъ прихрамывающихъ плѣнныхъ съ окровавленными ногами. Тетка Букэ, стоя въ дверяхъ своего дома, плача, старалась узнать среди проходившихъ своихъ кліентовъ. Посреди поля учительница устроила нѣчто вродѣ стойки, за которой она поджидала раненыхъ съ жбаномъ лимонада.
За ночь умерло столько, что мертвецами наполнили шесть могилъ, и послѣднимъ пришлось ждать, лежа кучею въ углу, пока ополченцы окончатъ рыть для нихъ яму. Кромѣ нѣсколькихъ замерзшихъ левкоевъ, не нашлось цвѣтовъ для ихъ могилъ, и поэтому Тома пришла мысль открыть въ своей лавкѣ отдѣлъ вѣнковъ.
— На этомъ можно еще больше заработать, чѣмъ на консервахъ, — признался толстякъ.
Ихъ много на полкѣ, на разные вкусы; они стоять въ рядъ, какъ бутылки съ дорогими ликерами. Есть совершенно простые изъ желтыхъ иммортелей, отъ которыхъ пахнетъ аптекой, и больше изъ бисера, съ переплетающимися черными цвѣтами на лиловыхъ стебляхъ.
— Это для зажиточныхъ кліентовъ, — говоритъ мнѣ Демаши, съ интересомъ разсматривая ихъ.
И онъ любезно прибавляетъ:
— Вотъ такой я положу на твою могилу.
Послѣ утренняго завтрака лавки наполняются народомъ, и на улицахъ начинается оживленіе. Деревня принимаетъ праздничный видъ. Крестьяне не работаютъ въ полѣ, и всѣ, дѣти, старухи, высыпали на улицу, и всюду солдаты, солдаты…
У дверей кондитерскихъ свалка, хотя никто не знаетъ, что ему покупать. На ходу обмѣниваются новостями.
— На винномъ складѣ нѣтъ больше вина.
— Учительница школы получила сосиски.
— У кузнеца тоже есть, только надо торопиться.
Здѣсь всѣ превратились въ торговцевъ; каждый домъ — лавочка, каждая ферма — кабачокъ. Торгуетъ и господинъ мэръ.
Дверь булочной заперта на замокъ, ставни закрыты. Дюжина чудаковъ все-таки стоитъ въ очереди, напрасно надѣясь получить кусокъ теплаго хлѣба. Приказомъ мэра запрещено продавать хлѣбъ кому бы то ни было, кромѣ штатскихъ, и дверь не открывается.
Однако, мы видѣли этотъ хлѣбъ въ снопахъ, когда онъ былъ сложенъ въ свѣтлые скирды, этотъ прекрасный хлѣбъ, предназначенный для штатскихъ — это было послѣ Марны…
Ахъ! Какъ вкусенъ теплый хлѣбъ…
Въ домахъ слышны пѣсни. На деревенской площади бесѣдуютъ, шутятъ.
Война кончена для насъ, кончена на пять дней. Наступленіе, убитые, — объ этомъ вспоминаютъ только для того, чтобы въ бесѣдѣ съ товарищами сказать съ затаенной радостью: — „Мы уцѣлѣли все-таки!“ — Черезъ пять дней придется, правда, снова идти въ окопы, но объ этомъ никто не думаетъ. Существуетъ только настоящее, только сегодняшній день, — будемъ ли мы живы завтра, неизвѣстно. Ухо слышитъ пушечный грохотъ, не обращая на него вниманія, какъ на тиканье часовъ.
Нѣмцы бомбардируютъ часто, и прицѣломъ для нихъ служитъ вышка на крышѣ новенькаго зданія мэріи. Видна внутренность разрушенныхъ до подвала домовъ, и крыши ихъ безъ черепицъ зіяютъ, какъ настежь открытыя двери.