Съ тѣхъ поръ дежурные взводы стали стрѣлять въ бошей изъ этого орудія самыми неожиданными снарядами: палками, пустыми бутылками, окопной обувью съ деревянной подошвой, и вообще разными валяющимися предметами, лишь бы у нихъ былъ достаточный вѣсъ. Сюльфаръ особенно наловчился въ этой игрѣ. Всѣ три дня онъ только и дѣлалъ, что бомбардировалъ нѣмецкій окопъ, придвинувшійся на сорокъ метровъ къ нашимъ линіямъ. Онъ бросалъ все, что попадалось подъ руку: коробки съ обезьяньимъ мясомъ, кирпичи, осколки снарядовъ, носки, набитые камнями. Передъ самымъ уходомъ изъ окоповъ онъ кинулъ имъ на прощанье большую банку изъ-подъ горчицы, набитую землей, которая, вѣроятно, попала въ самую гущу окопа, ибо послышались крики. Сюльфара громко привѣтствовали, на бошей загикали, и одинъ изъ нихъ, можетъ быть раненый, отвѣтилъ на испорченномъ французскомъ языкѣ, ругая насъ коровами и рогатыми чертями.
Сюльфаръ былъ необычайно доволенъ. Все время, пока мы были на отдыхѣ, онъ разглагольствовалъ, разсказывая о своемъ военномъ подвигѣ всему полку, останавливалъ офицеровъ, тормошилъ кашеваровъ, лицо его сіяло отъ гордости.
— Попало ему прямо въ физіономію, увѣряю васъ — доказательство то, что онъ меня назвалъ рогатымъ чортомъ, я по-французски… Навѣрное это былъ офицеръ.
Онъ обошелъ всѣ погреба и за кружку вина разсказывалъ всѣмъ свою исторію, ловко пріукрашивая ее. При входѣ въ подвалъ, гдѣ онъ терпѣливо кормилъ своего хищника, слышно было, какъ онъ въ сотый разъ разсказываетъ свою исторію легковѣрнымъ восторженнымъ слушателямъ.
— Да, ребята, — кричалъ онъ, — попалъ я генералу прямо въ физіономію. Онъ даже выругалъ меня рогатымъ чортомъ по-французски.
И такъ какъ онъ умѣлъ, несмотря ни на что, уважать своихъ враговъ, онъ прибавлялъ съ оттѣнкомъ почтенія:
— Надо сознаться, они все-таки народъ образованный…
VIII
ГОРА СМЕРТИ
Она была видна изъ лѣса Десурсъ сквозь вѣтви деревьевъ, на которыхъ распускались первыя зеленыя почки. Это былъ высокій мѣловой холмъ, весь изрытый снарядами, потрескавшійся, разваливающійся, трагическій, съ нѣсколькими кольями, оставшимися отъ бывшихъ когда-то деревьевъ. На картахъ генеральнаго штаба онъ былъ, конечно, отмѣченъ какимъ-нибудь именемъ. Солдаты прозвали его Горой Смерти.
Это былъ адъ нашего участка. Когда полкъ занималъ позицію, солдаты тревожно спрашивали: — „Кому придется на этотъ разъ попасть на Гору Смерти, кто приметъ на себя ударъ?“…
И когда узнавали, то назначенныя туда жертвы ворчали:
— Всегда одни и тѣ же… Конечно, тѣмъ, у кого протекція, наплевать, они туда не попадутъ…
Подвергаясь безостановочной бомбардировкѣ, Гора Смерти дымилась, какъ фабрика. Снаряды поднимались изъ лѣсу, занятаго нѣмцами, и тяжело падали на эту мертвую землю, гдѣ жертвами ихъ могли быть только люди и камни. По ночамъ тамъ пускали фейерверкъ: красные круги, бѣлыя звѣзды, зеленый и синій вертящійся свѣтъ — великолѣпное ночное зрѣлище на полѣ битвы. Къ этому треску присоединялся отблескъ разрывающихся снарядовъ. На каждые четыре дня туда назначалось по два взвода, которые слѣдили за истоптаннымъ, усѣяннымъ голубыми шинелями и сѣрыми спинами, полемъ, таившимъ въ себѣ ихъ судьбу.
Издали, глядя на желто-зеленое облако отъ взрывовъ, никогда не разсѣивавшееся, видя густой дождь снарядовъ, слыша эту непрестанную грозу, солдаты говорили между собой:
— Это невозможно. Тамъ нельзя выдержать… Ни одинъ не вернется оттуда… — И все-таки выдерживали, и все-таки возвращались.
Пришла наша очередь отправляться туда. На Гору Смерти велъ не окопный ходъ, а нѣчто вродѣ тропинки, продѣланной въ мѣловой почвѣ, дорога для погонщиковъ муловъ, окаймленная узкими, холодными землянками. Вдоль всей дороги валялись части снаряженія, фляжки, патроны, тряпки, инструменты, цѣлое кладбище вещей. И то тутъ, то тамъ деревянные кресты: „Брюке, 148-го пѣхотнаго… Кашэнъ, 74-го пѣхотнаго… Здѣсь лежитъ германскій солдатъ“… Были ясно видны очертанія вспученныхъ тѣлъ, едва прикрытыхъ слоемъ песчаника. На этой дорогѣ было болѣе двѣнадцати остановокъ.