Бертье прогуливался одинъ, задумчивый, какъ всегда, заложивъ руки за спину и опустивъ голову. Я присоединился къ нему. Онъ мнѣ повторилъ все, что онъ узналъ утромъ, при рапортѣ, относительно наступленія. Въ данный моментъ единственный приказъ: прорваться. Во время боя не смѣнятъ ни одну часть; новыя волны будутъ приливать на смѣну разбитымъ волнамъ, и продвигаться будутъ впередъ во что бы то ни стало.
На нашихъ флангахъ будутъ марокканская дивизія, иностранный легіонъ изъ двадцатаго корпуса; сзади — вся армія… Впервые чувствовалось, что готовятся къ настоящему сраженію, а не къ одному изъ тѣхъ трагическихъ столкновеній, но къ одному изъ тѣхъ смѣхотворныхъ передвиженій, въ которыя превращались предыдущія наступленія.
На краю деревни за небольшой рощей тяжелая артиллерія стрѣляла учащенными залпами, ничего не видя передъ собой, кромѣ зеленаго занавѣса орѣшника. Было тепло, и артиллеристы сняли для удобства свои куртки и, обливаясь потомъ, всовывали въ дула орудій снаряды, какъ хлѣба въ печь.
— Никогда такъ усиленно не стрѣляли, — сказалъ намъ одинъ изъ бригадировъ, — каждое орудіе обстрѣливаетъ пространство только въ двадцать метровъ; камня на камнѣ не остается…
Въ ведрѣ воды у пирамиды изъ снарядовъ охлаждались бутылки. Между двумя выстрѣлами артиллеристы въ однѣхъ рубашкахъ подходили, выпивали по глотку и, обтеревъ потъ со лба оборотной стороны руки, снова принимались за свою адскую игру въ шары.
По дорогѣ разгуливали или лежали на откосѣ кавалеристы, лошади ихъ срывали кусками кожу съ деревьевъ. Сначала на нихъ смотрѣли косо, завидуя лучшимъ условіямъ ихъ службы, ихъ лощенной формѣ, а особенно тѣмъ привѣтствіямъ, съ которыми къ нимъ издали обращались дѣвушки, но никто не шутилъ надъ ними, какъ обыкновенно, никто не спрашивалъ ихъ насмѣшливо: „Ты знаешь, гдѣ находятся окопы?“ Вскорѣ, наоборотъ, стали бесѣдовать съ ними по-приятельски. Они говорили намъ:
— Наша задача — преслѣдованіе… Когда вы прорветесь, нагрянемъ мы и атакуемъ ихъ резервы.
За нами ждала цѣлая армія: блиндированные автомобили, понтонеры, эскадроны, 75 мм. батареи, и мы, казалось, чувствовали, какъ вся эта масса подталкиваетъ насъ, давить на насъ. Бесѣдовали, обсуждали, охваченные лихорадочнымъ возбужденіемъ. Высокій артиллеристъ, немного пьяный, повторялъ:
— Я вамъ говорю, что послѣ этого удара война кончится… Это послѣднее наступленіе, ребята…
Никогда мы не видѣли столько разнообразныхъ формъ вплоть до большихъ красныхъ плащей спаги за ржавой рѣшеткой замка. Можетъ быть приподнятое настроеніе всѣхъ этихъ людей заражало насъ и заставляло хотя на одинъ день отдаться этой горячей атмосферѣ надежды…
Машинально, какъ лошади, возвращающіяся въ конюшню, мы направились за ограду, гдѣ Буффіу расположился со своей походной кухней. Человѣкъ двадцать сгрудилось вокругъ деревенскаго стола, и оживленіе царило среди нихъ.
Посреди группы, отстраняя другихъ широкимъ жестомъ, какъ балаганный силачъ, готовящійся демонстрировать свою силу, стоялъ съ засученными рукавами Гамель и давалъ представленіе. Онъ вытащилъ свой матросскій ножъ и, держа его крѣпко въ кулакѣ, въ своей толстой косматой рукѣ, выгибался и сильнымъ ударомъ, съ возгласомъ: „разъ“, какъ мясникъ, всаживалъ все лезвіе въ кусокъ бычачьей туши, уже проколотой въ двадцати мѣстахъ. Тѣ, кто получили ножи, толпились за нимъ, съ ножами въ рукѣ, крича такъ, какъ будто они собирались драться.
Они бросались на мясо, и одинъ за другимъ жестокими ударами потрошили его.
Вынимая лезвіе, они вырывали куски жира, обрѣзки сухожилій, и изрѣзанное мясо уменьшалось въ размѣрѣ, клочьями валялось на изрубленномъ столѣ. Предупрежденный Лемуаномъ, Буффіу прибѣжалъ, и толстый животъ его трясся надъ спадающими штанами.
— Вотъ банда! — кричалъ онъ. — И послѣ этого вы будете жаловаться, что обѣдъ никуда не годится… Наплевать, на этотъ разъ я пожалуюсь лейтенанту.
Гамель, вытирая ножъ, смотрѣлъ на кашевара съ видомъ большого пса, котораго потревожили.
— Тебѣ не нравится, что я имъ показываю? А на товарищей, которымъ завтра придется, можетъ быть, драться, тебѣ наплевать. Ты-то останешься здѣсь и будешь чистить свой картофель. Ловкачъ!
— Что ты его ругаешь, — вступился своимъ мягкимъ голосомъ Лемуанъ. — Ты, вѣдь, съ удовольствіемъ лопаешь супъ, который онъ приготовляетъ.
— А ты чего вмѣшиваешься, свекла, — тотчасъ возразилъ Вьеблэ.
Вмѣшались другіе, не разбирая въ чемъ дѣло, просто изъ удовольствія погорланить.