Мы пѣли во всю глотну, какъ бы стремясь въ крикахъ излить нашу животную радость.
— Не орите такъ, — сказалъ намъ Мару, который бѣгомъ догонялъ васъ. — Насъ остановятъ.
— Навѣрно, — поддакнулъ Лемуанъ, который шелъ, лѣниво передвигая свои большія ноги. — И если курочки услышатъ, какъ мы оремъ, онѣ насъ не впустятъ.
Мы послушно заглушили нашу радость придавленнымъ смѣхомъ.
— Мнѣ ее терпится, — признавался Сюльфаръ.
— Кажется, хозяйка красивая брюнетка, — объяснилъ Буффіу, — настоящая красавица.
— Я ее видѣлъ, — воскликнулъ Брукъ, — у нея огромные глаза, какъ тарелки… А если это у нея, то будетъ очень пріятно.
Мы дошли до конца деревни, гдѣ фермы уже находятся на большомъ разстояніи одна отъ другой. Какая-то темная фигура вырисовалась на краю дороги.
— Часовой, — воскликнулъ Мару.
Солдатъ, старый ополченецъ, смотрѣлъ, какъ мы подходимъ, не двигаясь, опершись на винтовку. Онъ до самыхъ глазъ былъ укутанъ шарфомъ, который заглушалъ его голосъ.
— Вы не знаете пароля? — спросилъ онъ насъ. — Клермонъ…
Мы быстро, почти бѣгомъ, прошли мимо него и вскорѣ въ прозрачной темнотѣ увидѣли большое бѣлое строеніе, залитое луннымъ свѣтомъ, съ закрытыми ставнями.
— Это здѣсь!
Мы тихо подошли. Да, это здѣсь: къ двери былъ прикрѣпленъ бѣлый букетъ. Всѣ одновременно замѣтили его и радостнымъ шопотомъ поблагодарили Буффіу.
— Я постучу, — нетерпѣливо сказалъ Сюльфаръ.
Онъ постучалъ. Мы стоя тѣсной кучкой, едва дыша, прислушивались. Брукъ потихоньку, шутя, подражалъ кудахтанью курицы. Сюльфаръ, прижавъ ухо къ двери, сдѣлалъ намъ знакъ замолчать. Послышались шаги, затѣмъ ключъ повернулся въ замкѣ, и дверь полуоткрылась, пропуская полосу свѣта. На секунду мы увидѣли прекрасное лицо женщины, очень блѣдное, окаймленное черными, расчесанными на проборъ, волосами. Затѣмъ, тотчасъ дверь рѣзво захлопнулась.
— Эта та самая!? — воскликнулъ Брукъ, увидѣвъ только глаза, ея прекрасные большіе глаза.
— Что тамъ такое? — удивился Буффіу.
— Бѣдовая дѣвчонка, — проворчалъ Сюльфаръ, готовый разсердиться. — Эй, вы тамъ…
И онъ постучалъ въ дверь.
— Не оставятъ же онѣ насъ во дворѣ…
Мы стояли передъ запертой дверью, удивленные, разочарованные. Никто не понималъ, въ чемъ дѣло.
Лемуанъ, державшійся позади, засунувъ руки въ карманы, многозначительно кивнулъ головой.
— Она нашла, что слишкомъ много народу, — заявилъ онъ. — Нѣкоторымъ надо было бы спрятаться.
— Это не причина для того, чтобы не открывать, — сердился Сюльфаръ.
И стиснувъ кулакъ, онъ стукнулъ еще сильнѣе. Никакого отвѣта.
— Нѣтъ, будь я теперь штатскій, какъ бы я разнесъ эту дверь, — скрежеталъ онъ сквозь стиснутые зубы.
Лемуанъ еще надѣялся. Ему не вѣрилось, что то горячее счастье, котораго онъ жаждалъ, такъ быстро уплыло.
— Нѣтъ, кромѣ шутокъ, — шепталъ онъ, — она опять выйдетъ…
— У насъ есть чѣмъ платить, — закричалъ Буффіу, знатокъ женскихъ сердецъ.
Лемуанъ на всякій случай выкрикнулъ пароль: „Клермонъ! Клермонъ!“, думая, что въ домъ пускаютъ только настоящихъ военныхъ, исполняющихъ всѣ воинскія предписанія.
Каждый сталъ кричать все, что приходило ему въ голову, чтобы уговорить женщинъ.
— Эй, курочки. Мы пришли спѣть вамъ пѣсенку. Откройте же. У насъ есть деньги. Мы угощаемъ шампанскимъ.
Перебирая струны воображаемой мандолины, Сюльфаръ запѣлъ серенаду подъ освѣщенными окнами:
Другой все сильнѣе ритмично барабанилъ въ дверь, крича: „Хозяйка! Хозяйка!“, а Брукъ царапалъ себѣ руки, стараясь вскарабкаться по стѣнѣ до закрытыхъ ставень.
А дверь все не открывали. Тогда мы всѣ хоромъ начали пѣть.
Эти женщины, вѣроятно, любили музыку. Дверь раскрылась на этотъ разъ настежь.
— А! — крикнула вся наша банда.
— Это было похоже на привѣтственный крикъ во время фейерверка, когда взлетаетъ первая ракета. И мы ринулись.
Красавица-брюнетка стояла въ глубинѣ входа, держа высоко лампу, чтобы освѣтить намъ дорогу. Всѣ хотѣли войти вмѣстѣ и, смѣясь, давили другъ друга.