Слѣва отъ насъ послышался заглушенный шумъ смѣны: одна изъ ротъ нашего полка только-что прибыла, а прежняя, давно ожидавшая съ сумками за плечами, поспѣшно убиралась. Новоприбывшіе ворчали:
— Есть землянка, и ее заняла третья рота… Всегда одни и тѣ же устраиваются, а товарищи могутъ подыхать.
Не было ни прикрытія, ни землянокъ, и тѣ, которымъ не надо было выходить на дежурство, присѣли на корточки, согнувъ спину, покрытую сложенной палаткой, и, уткнувъ подбородокъ въ колѣни, пробовали уснуть.
Вспыхнуло маленькое пламя зажигалки, дождь тотчасъ погасилъ его. Оно снова вспыхнуло, и тотчасъ его задули.
— Свѣтъ! — раздался раздраженный окрикъ.
Но человѣкъ не испугался, и упорно старался зажечь, конечно, трубку. Три, четыре раза вспыхивалъ слабый огонекъ. Тогда я увидѣлъ, какъ поднялся чей-то силуэтъ, растолкалъ другихъ и подошелъ къ курильщику.
— Вы съ ума сошли?… Вы не знаете, что запрещено зажигать огонь…
— Ты боишься, что тебя замѣтятъ? — отвѣтилъ человѣкъ, голосъ котораго меня поразилъ.
— Молчите… Я вамъ говорю, что…
— Тише, парень, тише, — твердо отвѣтилъ тотъ тѣмъ же насмѣшливымъ голосомъ, который показался мнѣ знакомымъ.
— Знаете вы, съ кѣмъ говорите?… Во-первыхъ, встаньте, когда я съ вами разговариваю.
— Еще что-нибудь скажи, — испугался я.
— Я фельдфебель.
— Ну, такъ что же…
— Фельдфебель Руже…
— А я, Вьеблэ, солдатъ второй роты, имѣю военную медаль и крестъ… Если бошамъ не нравится свѣтъ, наплевать мнѣ на нихъ…
— А! Вьеблэ вернулся, — радостно воскликнулъ Лемуанъ.
Мы живо пробрались къ нему, онъ все еще сидѣлъ на корточкахъ и, не шевелясь, слушалъ, какъ фельдфебель, человѣкъ добродушный, вмѣсто наказанія, отчитывалъ его, ставя ему на видъ, что на передовыхъ позиціяхъ надо соблюдать осторожность и къ старшимъ по чину надо относиться съ уваженіемъ…
— Эй! Вьеблэ, что же ты не здороваешься съ товарищами?
Парижанинъ поднялъ голову и тотчасъ узналъ насъ.
— А, старыя клячи… Ахъ, какъ я радъ васъ видѣть… Я думалъ, что вы всѣ убиты или отправились въ тылъ, въ нашей ротѣ мнѣ ничего не могли сказать о васъ… Сегодня утромъ мы пришли на подкрѣпленіе, а вечеромъ насъ отправили въ окопы, времени не теряютъ… Ахъ, какъ я радъ… А Сюльфаръ?
Сосѣди заворчали:
— Тише, вы тамъ…
Вьеблэ пошелъ съ нами къ нашему окопу. Онъ въ темнотѣ оглядывалъ всѣхъ, ища старыхъ товарищей.
— Здравствуй, Брукъ, вотъ и опять встрѣтились… А, Буффіу, старая бестія, что ты тутъ подѣлываешь?.. А Беленъ?
— Отправленъ въ тылъ… Отравленіе газомъ… Ты знаешь, что Бреваль убитъ, и капраломъ у насъ теперь Мару… Бертье пропалъ безъ вѣсти въ Аргони.
Мы столпились у входа въ землянку, усѣвшись на грязныя ступеньки. Внутри Сюльфаръ приготовлялъ жженку, — онъ не взялъ въ сумку ни патроновъ, ни бѣлья, ни бисквитовъ, чтобы осталось мѣсто для двухъ бутылокъ рома, которыя онъ завернулъ въ вязаные носки.
— Ну, а въ тылу сладко живется?
— Еще бы. Три мѣсяца въ лазаретѣ все равно, что въ роскошной гостиницѣ. Ничего не дѣлаешь, подставляешь только ноги для мытья; варенья сколько угодно, однимъ словомъ, хорошая жизнь… И мы еще что, а посмотрѣли бы вы на англичанъ. Если бы вы видѣли офицеровъ съ тростачками, новенькихъ солдатъ, которые себѣ ни въ чемъ не отказываютъ, шотландцевъ въ юбкахъ, которые идутъ на ученье, наигрывая на флейтахъ. Женщины къ нимъ льнутъ, что тутъ говорить; можешь быть увѣренъ, что они не просятся на другой участокъ. А если бы вы видѣли ихъ раненыхъ! Великолѣпный, нарядный, голубой костюмъ, бѣлая рубашка съ краснымъ галстукомъ. Такіе франты, что не вѣрится, чтобы имъ пришлось мучиться.
— А наши? Много нашихъ раненыхъ?
— Масса. Въ лазаретѣ, гдѣ я былъ, всегда было полно… Только насъ одѣваютъ кое-какъ, куртки у васъ слишкомъ широки, штаны слишкомъ коротки, старыя шинели; чтобы понравиться дѣвицамъ, надо быть очень красивымъ парнемъ… Только мы лучше умѣемъ болтать… У кого какая рана, тотъ съ такими ранеными и разгуливаетъ. У кого нѣтъ руки или ранена голова, ходятъ компаніями, потому что ихъ раны не мѣшаютъ имъ ходить. А мы, раненые въ ногу, составляли особую компанію. У меня-то было двѣ палки, но тѣ, у которыхъ отнята нога или часть ноги, опирались на костыли, и вы не можете себѣ представить, какъ тяжело слышать постукиванiе костылей о тротуаръ… Штатскіе уже не обращаютъ на это вниманія; они говорятъ, видишь ли, что они уже къ этому привыкли. А ребята къ этому не привыкли, можешь быть увѣренъ… У меня былъ пріятель, у котораго отняли нижнюю часть лица, онъ не рѣшался выходить, ему было стыдно… Онъ былъ изъ двѣсти шестьдесятъ девятаго полка, который былъ съ нами въ Каранси.