Крео Спри мог трижды опровергнуть и даже выставить пару колких контраргументов, но не стал: мужчина узрел, как фантасмагорично потустронними мазками рисующаяся на его глазах картина начиняла речь Бэи спиритической солидарностью - реальность происходящего принадлежала только ей, и мужчина был априори неправ. Любое пущенное им копье зазубренного на холодных улицах прагматизма ломалось о щиты ипостаси теплого света, обретающего живое природное зарождение. Девушка продолжала речь.
По протянутой руке скалистого выступа мирно шла великовозрастная обезьяна: это, однозначно, был мандрил. А, может, от дичайшего ярма усталости Спри все это казалось.Примат седеющей лапой подталкивал постоянно запинающийся комок песчаной шерсти. Может, забытая буси-до реминисценция, полная теплых цветов, мультипликационных вставок, пыталась прорваться через материю реальности. Пушистая крошка шагала на своих четырех лапах сперва не уверено, но когда оказалась у утеса, то не преминула мужественно сигануть на самую кромку взлетной полосы. Спри слышал этот зов природы, эхом кличущий неравнодушные сердца по обагряемой рассветом саванне. Ворс травянистых ковров бесшумно уминался подступающими зверьми заповедника: это были не только представители семейства кошачьих. А, возможно, никаких других животных видов, кроме прайда, здесь и не было - иначе бы львы их всех растерзали; буси-до чувствовал, чувствовал, как нечто глубоко закопанное в лабиринтах памяти уже почти прорвалось наружу, сказание о прискорбной потере и громком возвращении. Крео также ощутил в сердцебиении веток и грунта стук шаманских посохов, которые могли повелевать небом - их таинственные носители принадлежали к этносам, сказания о которых палеонтологи продолжают находить в южных зонах на наскальных рисунках. Мужчина слышал и их ритуальные песнопения, под которые маленький львенок впервые явился народу - они призывали бесстрашного принца принять бразды правления их царством. Львенок и его отец без сомнений были реальными - иначе просто не могло быть.
- Мы обязаны сохранить свою человечность, насколько бы высока ни была цена, - можно сказать, Бэа и Крео смотрели одним организмом на монументальное коронование хвостатого принца. - Мы будем бороться за нее, спасая бедных от голода и искореняя неравенство, вырывая осиротевших детей из рук убивающего одиночества и вселяя в них надежду и добро. Мы будем сражаться за нее у трибун синклитных поединков, за письменными столами современников, будем непреклонны перед любым, кто попытается обманом снести нас с пути. По морю мы проложим путь бедствующим жертвам бесчинств южных зон, обеспечим прибывающих кровом, заботой и образованием.
В глазах львенка уже читалась нетленная в нити отведенного ему времени неприязнь к предрассудкам о различиях в родовых принадлежностях: даже когда зверек станет крепким, смелым сильным, как его отец, львом, ему будет безразлично, если у кого-то будут черные, как смоль, перья или носорожьи клювы, пятачок с парой клыков и копытами или стройная мангустовая осанка, как у часового, - для него все будут едиными братьями и сестрами, и он никого не даст в обиду. Или же Крео Спри так безрассудно заигрался с сюжетом мультипликационной небылицы, преломленной поверх реального львенка перед ним, что иного будущего, отличного от анимационно-фантастического, он бы не пожелал своему новому четвероногому другу.
- Нам нельзя сдаваться. - В зеркальном отражении оптических кристаллов Ханаомэ Кид солнце окончательно встало. - Ну а если мы потерпим поражение…
К вымышленному примату, выдуманному призраку, охраняющему львенка от его младенческой неуклюжести, подошла мама детеныша: она набралась-таки сил и, невзирая на истому титанических родовых страданий, была рядом с сыном, как и его отец. Лев до последнего боролся с наступающей тьмой: он гордился за свое крохотное, но уже бесстрашное продолжение. Отец и сын встретились взглядами.
-… тогда флотилия космических первооткрывателей, что отважно несет знамя нашего рода, признанного быть мудрым и великим, откроет фронтиры новых миров для процветания в них человеческого рода.
Лев пустил слезу в зрительном диалоге с сыном, и его веки навсегда опустились: король пустынной саванны мертв, да здравствует король пустынной саванны!