***
Мягкое тусклое освещение заполоняло просторный актовый зал. От такого томительно приятного распределения яркости казалось, что под потолком сгущались беспросветные воронки туч. Гек Клем сидел на одном из двухсот роскошных кресел, расставленных специально для приглашенного академического бомонда. Срединный ряд, на котором расположился молодой - но всем своим видом статный - член научного сообщества, наполовину опустел, лишь аккуратно прикрывающие сиденья заполненные брошюры могли сказать о том, что раннее место было занято. Когда это последний раз в информационно-научных целях использовали бумагу, задавался вопросом Гек, искоса пуская равнодушный взгляд на неконгруэнтный текущему веку ближайший прямоугольник целлюлозы. Схожая по природе озадаченность циркулировала в голове молодого человека в ходе сего мероприятия: один резидент университета с пламенной речью об избитом уголке науки заменял такого же напыщенного собственной значимостью франта - и так выстраивалась чехарда утомительного краснобайства. Все разглагольствования ораторов исходили из опалых текстов, лежавших на кафедре, без каких-либо попыток предметно коснуться профильной тематики и, тем более, с абсолютной апатией к тяге настоящего первооткрывателя ощутить торжество события, убрав глаза с дисплея и попробовав найти собеседника в аудитории коллег, а не в жидкокристаллической подсказке.
- О здравствуй, Клем, - на секунду кто-то из идущих в сторону выхода слушателей вырвал Гека из оков размышлений. Молодой человек обернулся в след отдалявшемуся приятелю, но тут же принял прежнюю позу.
Федерация университетов, считал Гек, хороша только как площадка для индивидуального знакомства с профессионалами в целях последующего обсуждения частного вопроса науки вне конференционной сессии. Благо такой медиаторный орган работал во славу, однако что касалось обще стратегического планирования самой организации, то, кроме как беспорядочного метания членов совета Федерации от одной абстрактной задачи к другой, назвать его нельзя было. Это и была самая прискорбная сторона осевого академического плода, вмещавшего в себе радиальные ответвления всех высших научных учреждений северо-западной всегломерации. Однако сердцевина проблемы застаивания общеполисного научного целеполагания, продолжал дискутировать сам с собой Гек, не заботила первых лиц светоча технического прогресса, светоча, постепенно теряющего толщину пламени под напором дуновения беспринципного и надменного руководства. Скверная намерением саранча посмела по-сибаритски распластаться в пчелином улье, житнице ума, творчества и рукоделия, прижав своей мерзкой тушей бедных пчелок-мастериц. Мало, кого это волновало - так же, как и жизнь несущегося в тот час по безучастным переулкам Нового Дэ’Вона мужчины, который вновь снес встретившуюся с его ногой безымянную уличную преграду.
Бегущий от невидимой расправы человек остановился на фудмаркетном перепутье и спешно стал смотреть по сторонам в поисках дальнейшего пути побега. Его встревоженное поведение привлекло внимание одного из торговцев дальневосходной внешности, выключавшего голографическое меню на пластмассовом прилавке. День купеческой активности закончился: пожилой дальневосходец был одним из последних, закрывавших торговую точку после успешной дневной рыночной суматохи:
- Сэр, вы, точно, марафон решили пробежать. Но, скажу я Вам, не совсем подходящее для этого место Вы выбрали. Вот за километров, эдак, 20 отсюдова, будет…
- Где ближайший департамент полицейского контроля? – с тяжелой отдышкой странствующего по пустыне верблюда неразборчиво спросил беглец.
- Вам через центральный выход этого депо-галереи, – не успел было показать рукой в нужное место говорливый дедок, как мужчина рванул сквозь закрытые фудкортные площади. Накопившийся на тентах дождь крупными каплями падал на макинтош беглеца.
Свернув за очередной угол и оказавшись на узком проулке, мужчина, едва сдерживая веки от сумасбродного моргания - осадки осложняли видимость, - прищурился так сильно, что почти не оставил и щели для глаз. В чреватой неподдельным страхом мгле другого конца проулка беглецу явился образуемый бьющимися каплями дождя силуэт - настоящая угроза прорывалось сквозь темень навстречу мужчине.
- Кто это? – перекрикивая гул лихорадочной стихии, беглец попятился к месту, откуда он завернул в проулок, но изреченные слова будто бы обрывались ливневой стеной, обрушившейся на многомиллионный неоновый муравейник. Не успел отчаявшийся сделать и двух шагов, как два продольные харигата вонзились глубоким проникновением в ногу отступнику, прорезая мышечную ткань и намертво вцепляясь в кость. Бо-сюрикены оказались сильнее слов, потому что, в отличие от последних, они прорезали водяную толщу и вызвали нечеловеческий вой от боли, который все так же неумолимо приглушался безучастным спокойствием дождя. Мужчина уже в молящем о пощаде крике вновь обратился к пустоте. – Кто это?