Ха!
Есть!
Ошибочка!
Давай, беби, попробуй моего бекона, отведай моего охуительного бекона!
Заходим в бар «Рэг Долл». Пропускаем пару стаканчиков. Вообще-то не так уж мы и злимся, как хотим показать. Вообще-то.
Вообще-то!
Ширли — интересная сучка. В ней все фальшивое, все искусственное, но подать себя умеет; по крайней мере ее макияж сочетается с нашими гормонами, заставляя нас поверить в то, что выглядит она примерно так, как когда-то. И только потом, когда пушка уже отстрелялась, мы видим ее истинное обличье — карикатуру на себя прежнюю.
Сучка, она сучка и есть. И сейчас ей ничего не надо, как только отведать нашей поросятины.
Мы вспоминаем все, что у нас было. А было немало, потому что я драл ее много лет. Много-много-много-много раз.
— Нам надо бы сделать кое-что и для себя, — сказал я ей однажды. — Ребята в школе, Стейси тоже. Ты сыта, и я наелся. Почему бы нам двоим не повеселиться? Плохо от этого никому не будет. Живем только раз.
Годы обмана. Мы оборачиваемся и видим ее. Сейчас, постарев, она еще больше напоминает Кэрол. Впрочем, Ширли всегда была потяжелее и покрупнее.
Ну же, детка, отведай нашего…
Она открывает рот, и в нашей голове возникает шум. Мы, я, мы видим, как ее рот принимает овальную форму, форму мольбы, и слышим послание: Бруусссс.
Ладно, если хочет, то получит. Они все получат свое.
Мы сидим за столиком в баре. Говорит она. Бар почти пустой. На линолеуме полоски света. Мы видим отчет о футбольном матче на последней странице «Ивнинг ньюс». Интересно, играл ли Стронак. Мы киваем смутно знакомому недоумку в форме, который только что вошел и разговаривает с барменом. У недоумка слишком длинный язык, и если он разболтается в столовой, там всегда найдутся готовые послушать, вроде педика Инглиса, чьи уши настроены на прием любой брехни, которая только может слететь с неосторожных губ. Пора уходить.
— Здесь нельзя разговаривать, — говорю я, и мы вызываем такси.
Машина подходит быстро, и мы сразу же садимся. От стука мотора, тепла и ее духов в штанах у меня поднимается, и я закрываю ее рот своим, прерывая поток трескотни. Мой язык проникает все дальше, в самое горло… Нас бросает вперед. Такси останавливается. Мы дома.
Есть!
Я, мы… Я бросаю ее на незастеленную, вонючую кровать, всю в крошках и желтоватых пятнах от высохшей спермы, и жадно приникаю к ее пизде, лакая из нее, облизывая, глотая. От нее пахнет земляникой. Мыло. Ей это нравится, но она не желает принимать в рот мой напрягшийся, подрагивающий хуй, мой шелушащийся, грязный, противный хуй; она отталкивает его от лица и тянет вниз, и вот мы оба уже готовы кончить, и тогда я приподнимаюсь, переворачиваю ее и засаживаю ей сзади. Она недовольна, ей не хочется принимать в себя эту тошнотворную елду, излечить которую не сумел доктор Росс, но ей хочется кончить, и мы ебемся как бешеные и приходим к финишу почти вместе. Таковы правила.
Таковы правила. Она лежит, удовлетворенная и полусонная, получив свою порцию. Лежит рядом с мужем своей сестры. Она снова добилась своего, она снова заставила нас уступить. Мы опустошены.
Брууссс…
Мы сидим в постели. Я закуриваю и говорю:
— Помнишь, как я отъебал тебя в первый раз?
— Как ужасно ты выражаешься!
Она упрямо надувает губы.
— А чего еще ты от меня ждешь? Как еще сказать? Помнишь, дорогая, как мы в первый раз занимались любовью?.. Ха-ха-ха. Когда это было, в восемьдесят пятом? В восемьдесят шестом? В любом случае не меньше десяти лет назад. Кэрол… Мы еще и женаты были недолго. Ты пришла к нам, и вы обе изрядно нализались. А я отвез тебя домой. Помнишь?
— Помню.
Ее лицо искажается. У нас есть своя, общая история, но она не хочет это признавать.
— Я отымел тебя прямо на заднем сиденье. — Мы улыбаемся. — Помнишь, что ты тогда сказала? Нет? Никогда не рассказывай Кэрол. Вот что ты сказала. Десять лет с перерывами тебя дрючил муж твоей сестры. Помнишь, как приезжала к нам в Австралию? Помнишь, как мы развлекались втроем, ты, я и та, местная, Мадлен? Веселая у нас была троица. Как она тебе вылизывала. Тебе нравилось. Ты просто ерзала от нетерпения, так хотелось, чтобы тебя отдрючили. Стоило Кэрол только отвернуться, и ты уже тут как тут. Помнишь?
— Ты бываешь таким жестоким. — Она качает головой. — Почему ты такой жестокий? Что это дает тебе? А?
— Я всего лишь констатирую факт. Десять лет. Мы вернулись в Англию и еще не успели распаковать чемоданы, как ты уже прилетела. — Я качаю головой, краем глаза наблюдая, как она закипает от злости. — Ты корова. Как ни крути. Раз, другой, это бы еще ладно, но десять лет? Нет, ты — корова. КОРОВА.