— Я убью тебя! — крикнула я.
— А мотив? — поинтересовался мерзавец.
— Зачем тебе еще мотив? Не Кобзон, умрешь молча! Ты вверг мое королевство в хаос!
— Ничего подобного, — стойко оборонялся Галоперидол, не открывая своего лица. — Это были демократические реформы.
— Ты сжег мою столицу!
— Но, дорогая Мурмундия, это же был несчастный случай, и потом, столица была застрахована…
— Ах ты подлец! Ты смеешь мне возражать! Ты… ты УБИЛ МОЕГО ОТЦА!!!!!
— Мурмундия. — Галоперидол поднялся с трона и распахнул объятия. — Я и есть ТВОЙ ОТЕЦ!
Ууупсссс… приехали….
Но не успела я ничего сказать, как с неба на нас обрушилась верещащая черная молния с паучьими лапами. Эта гарпия выхватила у меня склянку с приворотным зельем и взвилась под потолок. Оттуда хлестнуло ультразвуком, да так, что мы все пригнулись. А потом Мордевольта выпустила склянку с приворотным зельем из своих мерзких лап. Как зачарованные, мы следили за ее полетом… вот она все ближе к мраморному полу, ближе… и тут грянул взрыв.
— Отступаем! — заорала я оглохшим соратникам.
— Чаво? — не поняли те, вытряхивая из ушей строительный мусор.
— БЕЖИМ!!!
И мы побежали, а за нашими спинами взрывались мраморные колонны, начиненные динамитом. Одна из них, как ядерная ракета, летела прямо на меня…Последнее, что я помню — это морда горгульи на ее капители.
Я очнулась в тесном и темном подземелье.
— Где я? — простонала я. — Кто здесь? Что все это значит?
— Тише, твое величество, — отозвался Лассаль, менявший тряпку с уксусом на моем бледном челе. — Мы в тюрьме.
Я застонала.
— Это была ловушка, — отозвался тонким голоском пришибленный Гаттер.
— Попались как последние поцы, — констатировала Менька, сидевшая на кипе гнилой соломы.
— А где Чкал? — Я села рывком и обвела всех глазами. — Что с ним?
— Улетел, — вздохнула Менька. — Но обещал вернуться. С помощью и огневой поддержкой.
— А Финлеписин? — Жалко будет, если с ним что-нибудь случится, я уже привыкла к этому красавчику с вечно обожающим взглядом.
— Не знаем, — вразнобой и довольно уныло откликнулись соратники.
— Помочь нам может только великий герой, без него мы отсюда хрен выберемся, — проскрежетал меч. — Мордевольта все продумала. Прямо не баба, а цельный Пентагон.
Я села, держась за голову. Второй рукой я нащупала между своих прекрасных грудей хрустальный свисток. И как я могла забыть?
В моем взоре снова зажглась надежда! Я схватила свисток, трижды дунула, и…
— Вот мы и встретились, моя королева. — К моей стройной спине прижался такой знакомый, такой родной длинный нож из филистимлянской стали.
— Розамунд!!! — не удержалась я от крика, кидаясь ему на шею. — Ты скучал по мне?
— Я выплакал свои глаза, — поклонился прекрасный эльф, обнимая руками меня всю.
И я пала в его объятья.
Потуга двадцать седьмая
И тут же выпала из них.
— А почему ты один? Где все?
— Разве тебе мало меня, моя королева? — изумился Розамунд. — Боже мой, вот это аппетиты!
— Но ты же обещал… по свистку весь твой народ… как только, так сразу… — жалко залепетала я, как последняя тефтелькоподавательница.
— Ах, э-э-это… — протянул Розамунд и даже вроде бы покраснел. Или мне только показалось, что покраснел? В темноте темницы и не такое примерещится. — Да, ты же не в курсе МОИХ дел. — Он произнес «МОИХ» с такой обидой, словно мы с ним уже лет двадцать как женаты и я ни разу не дослушала его рассказ о последнем футбольном матче. — У нас гражданская война.
— Знаю! — рявкнула я. — Именно поэтому мне и нужна подмога!
— Да не у вас, а у нас! — рявкнул мой герой в ответ. — У нас, у эльфов!
— Что, опять король Ахрендир разводится с королевой Ахрениэлью? — тоскливо заныла Менька. — И шо вы таки не успокоитесь никак? Каждые сто лет — опочки! — опять Ахрениэль застукала Ахрендира во время очередной межрасовой оргии и уехала к мамочке, в Земли Первозданных Переизбранных. И вот ви снова делите свое имущество, теряя тридцать прОцентов казны на выплатах адвокатам и десять прОцентов на растаможке при перевозке грузов. Потом миритесь и женитесь уж не помню по какому разу — и вертай все взад, с растаможкой же…
— Ибо сказано в великой книге Исход-из-спальни: «Эльф да прилепится к жене своей навечно и да пребудет прилепленным и прискорбным во тьме веков», — как-то без энтузиазма поддакнул Розамунд. — Мене-Текел-Фарес, родная, ты же понимаешь, не от хорошей жизни я в леса подался. Надоело по судам таскаться, пока решают, с кем дети останутся.