Она не любила Мергена, хоть и уважала и была благодарна ему.
А вот Георгия Ивановича Юлдуз полюбила и за то, что он спас ее, вырвал из рабского состояния, облагодетельствовал. Неисповедимы пути человеческих привязанностей. И еще! Она любила Георгия Ивановича за то, что он в ней, в восточной женщине-рабыне, увидел человека.
В напряженную обстановку привратницкой внесли оживление сыновья доктора. С шумными возгласами они рассматривали старинный, громоздкий мултук, притулившийся в нише. Георгий Иванович успел рассказать, что грозное с виду оружие полагается ему по должности привратника обширного подворья.
— Ум у меня в состоянии полного застоя, — продолжал объясняться-оправдываться Геолог, — а меня швырнуло в такую, с позволения сказать, пропасть… в рабство. Вынужденное, безвыходное… И человек слаб. Сознаюсь: не всегда свеча сжигает себя, когда светит другим. Огарочек остается. А? — И добавил, взглянув очень ласково в темные глаза молодой хозяйки, присевшей у дастархана и переливавшей чай из чайника в пиалу и обратно, чтобы чай стал покрепче: — Не правда ли, она прелестна? И еще она обладает даром природы: веселостью. И у нее смышленый и добрый ум… А в моей жизни — дерганой, скитальческой — вы знаете, что это значит. Можете представить. Я уже десять лет оторван от всего, что напоминает родственные связи. Вот тут-то и вспомнишь Сент-Бёва.
Гости отказывались от завтрака, но хозяйка ласково просила их, заглядывая им в лицо, пока они не подчинились.
Мерген чувствовал себя очень неудобно. И только бормотал что-то невнятное. Внезапно он встал, приложил руку к сердцу, проговорил «рухсат» — и ушел.
Георгий Иванович прислушался к скрипу калитки и заговорил:
— Да, друг мой доктор считает, что надо собираться. Пришло время странствий и путешествий… Но я отсюда никуда не поеду. И с вами не поеду, — и он ласково посмотрел на жену.
Когда Георгий Иванович решительно заявил, что он не едет, она вдруг ласково провела ладошкой по небритой щеке Геолога, застыдилась, вскочила и убежала.
— Так что меня не жалейте и не тревожьте. Поживем и так… до счастливого семейного события…
Никаких доводов Геолог не хотел слушать. Да доктор особенно и не уговаривал его. Он сожалел, что сложившийся в его голове хитроумный план вызволения Георгия Ивановича из рабства, очевидно, не осуществится.
Он не мог не поиронизировать над своими «великими» планами.
— Да, цепи рабства не всегда ржавы и обременительны.
Георгий Иванович не рассердился и снова посмотрел на вошедшую с чайником жену:
— Она в курсе моих дел. У нее феноменальная память. Для связи незаменима. И смысла не поймет, а повторит буква в букву. Когда она загорится, ее не остановят никакие стены. Вот хотя бы Даул. Помните, конечно, историю этого побоища? Юлдуз приехала туда. И очень вовремя. Не знаю, чем бы все это кончилось для Пардабая и для вашего почтенного слуги. Молодец, Юлдуз! Всех нашла, все перевернула. О, она у меня — вся энергия и целеустремленность!
— Значит, когда я приезжал в Даул, она была…
— Моя Юлдуз все сделала, что нужно. Отправила с верблюжьим караваном бухарских купцов. Проползли ночью в темноте под носом у пристава Бжезицкого, он и не заподозрил ничего.
У меня сейчас семья! — заключил разговор Георгий Иванович. — А будущее покажет… Вы можете смело оставлять меня в Бухаре.
Но Георгию Ивановичу предстояло еще объяснение с муфтием. Нет сомнения, что он мог заподозрить все, что угодно. Приезд доктора в ишанское подворье? Чаепития в караулке у ворот?
И самое главное, то обстоятельство, что доктор долго и упорно отклонял приглашение пожаловать в парадную мехмонхану, где, как оказалось, пребывал в гостях сам Аталык.
— Добро пожаловать, благословен тот час, когда вы соизволили переступить порог нашего жилища! О, почему вы, господин доктор, не пожаловали к нам, а пребывали в конуре, в привратницкой? Или мир перевернулся вверх ногами? Неужели вы не пожелали уделить несколько мгновений облагодетельствованному вами несчастному, погибавшему во тьме слепоты и осчастливленному навеки?
Все сделалось ясно. Господин муфтий, как видно, прекрасно знал о посещении подворья доктором, знал он и о том, что говорилось в привратницкой. И стало понятно, почему его почетный гость Аталык тоже выжидал, пока доктор пил чай у Георгия Ивановича.
«И в потолке водятся мыши. И у стен есть уши».
В домашней обстановке муфтий предстал перед гостями совсем уже не придворным вельможей. Он выглядел, на первый взгляд, точно таким, каким помнил его Иван Петрович по кишлаку Тилляу, у него только отчетливее проявились важность, патриархальные повадки. Ладонь правой руки то и дело взлетала ко лбу, затем чуть прикрывала глаза, окаймленные красными веками, что придавало ему вид заважничавшего суслика, затем падала столь же плавно вниз, чтобы приложиться к груди, точно муфтий старался сдержать рвущиеся из сердца избыточно откровенные чувства величия и самомнения.