— От черта — пестом, от вина — постом, а от такой мухи, как вы, — ничем. Тут беда, а вы с копеечными расчетами. Алаярбек Даниарбек, заберите людей. И скорее вверх по ущелью! Там до сих пор стонут и плачут. Объясните людям, что к чему.
— Зачем же так? Да вот они и сами!
Среди подъехавших верхом доктор узнал Ковалевского — банкира из Самарканда и мистера Даннигана в ковбойской шляпе и кожаной куртке.
Дальше входа в Каратагское ущелье господа концессионеры не поехали.
Да и непонятно, зачем они явились. Новых рабочих-землекопов они не привели. Сами сидели сытые, гладкие, на сытых конях. Особенно благообразно выглядел Ковалевский. Он старался показать, что ничего его не волнует, что ни до чего ему нет дела. В небольшой группе медленно шагавших по каменистой тропе горцев послышался возглас:
— Хук! Свинья!
Но Ковалевский не обратил на возглас внимания. Или не расслышал, или предпочитал не слышать.
Вызывающе вел себя мистер Данниган. Выяснилось, что приехал он высказать доктору свои претензии:
— Не стану извиняться. Мы, американцы, до неприличия невоспитанны. Мы не кичимся этим, но принимайте нас, какие мы есть Во всяком случае, мы не признаем здешних властей. Про нас говорят: «У янки рот большой, как у вола». Говорить не умеем, мычим.
— И что же вы хотите промычать? — не удержался доктор.
— Нам на все наплевать, только не прикасайтесь к нашим карманам. Мы решили вас предупредить…
— Еще что?
— Не мешайте нам.
— То есть, как это?
— Не мешайте «концессии». Верните рабочую силу!
Доктор бросил им в лицо то, о чем до сих пор молчал. Он назвал цифры. За пять месяцев на земляных работах «концессии» умерли около тридцати рабочих.
Об этом рассказал ему уцелевший после катастрофы каратагский старик:
«Всевышний допустил в гневе своем переворот земных недр, гибель правоверных. Но разве потребовалось соизволение всеблагого, чтобы проклятые ференги, неверные собаки, загубили столько здоровых, крепких мужчин плетками и голодом, избиением и жаждой, надев на них ярмо кабалы и рабства».
— Мрут от тифа, лихорадки, от нарывов, — отмахнулся мистер Данниган. — Не отрицаю — труд у нас тяжелый. Никакой гигиены у местных жителей. Они привыкли к грязи и паразитам. Говорите: лагеря рабочих — очаги эпидемий. Согласен. Но при чем мы тут — концессионеры? Мы нанимаем. Мы платим деньги, а они… Нам работа нужна. Кубометры. А они мрут. В договор концессии не входит комфорт. А вам, мистер медикус, не кажется, что это не ваше дело?
Доктор с досадой заметил:
Не имел представления мистер Данниган, что за характер у этого с виду добродушного врача, хоть и встречался с ним в свое время в горах Ахангарана.
Но разговор оборвался самым неожиданным образом. Со стороны Черного ущелья послышался рев голосов.
— Что это? — заволновался Ковалевский. — Кажется, толпа? Далеко. Не вижу.
— Позвать есаула! — приказал доктор.
Он не счел нужным разговаривать с господами концессионерами. Они остались внизу а доктор медленно, шаркая пойми порыжевшими сапогами поднялся на холм, поросший выгоревшей редкой травой, и стоял, чуть сгорбившись и поглядывая на небо и горы.
В недоумении американец тихо переговаривался с Ковалевским и Мерлиным.
А доктор поджидал есаула и вдыхал в себя свежую струю ветра, подувшего с юга, с Баба-тага.
Над холмом бездонная высота лазури. И жаворонки в вышине. А вокруг горы, пена и синие струи каскадов, жемчужные брызги, трепещущие радугой в белесой стене ледяной пыли.
Поспешно прискакал на своей казацкой лошадке встрепанный есаул:
— Явился, ваше благородие, по вашему приказанию. Беда! Там мужики бекских людишек бьют.
— Так вот, Семеныч, видите этих милостивых государей. Возьмите с раскопок двух ваших ребят. Пусть умоются, почистятся и встанут в караул на подходах к развалинам. Ездят с утра до ночи взад-вперед по дорогам. А если господа с концессии сюда сунутся. Гоните!
Он быстро сбежал по склону холма и легко вскочил на свою лошадь.
— Господа, — крикнул снизу из сая. — Уезжайте. Мой совет. Народ идет сюда. Лучше, если они вас здесь не застанут.
Пат Данниган и Ковалевский незамедлительно пустили коней рысью в сторону своего лагеря. Мерлин поскакал за ними.