Они восхваляли музыкальные таланты эмира громко и шумно. Но внезапно все шарахнулись в сторону. В саломхану вошел черноликий пожилой человек с белыми блестящими белками колючих глаз и ничем не примечательным багровым лицом, скромно одетый в суконный камзол и мягкие сапоги без каблуков.
Он подошел к доктору с сыновьями и пригласил их послушать райскую музыку.
Он ручкой завел граммофон. И пока ребята перебирали грампластинки «Пишущий амур» — с розовым, пухлым младенцем с крылышками на этикетке в середине диска, — старший сын, презрительно оттопырив губы, прочитал вслух: «Фирма граммофон с ограниченной ответственностью» и заметил:
— Здорово! Да тут на арабском, английском, русском… надписи.
— Что из того, — возразил младший, — мама говорит, граммофон — это вульгарно. Граммофон сипит, трещит…
— Музыка ангелов! — воскликнул багроволикий.
Доктор искоса наблюдал, поддерживая разговор с визирем Сахибом Джелялом:
— Кто это? Тот, в камзоле, краснощекий. Знакомое лицо.
— Знакомое?… Вы видели? Там на площади… Джаллод его высочества! Палач. Болуш. Тот самый… с ножом.
— Палач? Здесь? — доктора прямо передернуло всего. Чувство тошноты поднялось к горлу. Его сыновья в обществе палача. Дрожь отвращения пронизала тело. Он подозвал сыновей.
— Не отходите от меня. Побудьте здесь.
Визирь Сахиб Джелял оставался невозмутим:
— С тем, кто у порога владыки, надлежит ладить. И разве вы, господин доктор, не знаете, что при дворах азиатских владык, палач — здесь он называется джаллод — самое приближенное, доверенное и самое уважаемое лицо? Шевельнет правитель пальцем — и уже притаскивают коврик крови. И господин джаллод Болуш — вся Бухара от Дарьи и до Дарьи имеет честь его знать — уже стоит перед троном. Знатный человек джаллод Болуш! Опора трона и государства. К тому же джаллод Болуш превосходно играет на тамбуре. Трам-там, трам-там! Их высочество частенько играет вдвоем с ним, как его… дуэтом, Все мы, придворные, с наслаждением слушаем… дуэт эмира Бухары и палача Болуша.
Многие из присутствующих шевелили пальцами на толстых животах, суетливо перебирая зерна четок.
Не без удивления доктор признал в ряду великолепных, благопристойных бород жалкую седоватую бороденку… тилляуского муфтия.
«Мышь на куске казанского мыла, — почему-то вспомнилось доктору образное выражение тилляусцев. — Что он тут делает в «тени» эмира?»
Доктор не имел желания вступать в разговоры с господином муфтием, который отобрал и «воровски» увел тогда приемного сына Мирзу.
Кроме того, он помнил о «дипломатической рекомендации» присутствовавшего при встрече его еще на вокзале в Кагане политического агента Российского императорского правительства — «держаться со всеми в Бухаре любезно, быть предельно терпимым и, самое главное, никого не осуждать ни словом, ни делом, ни взглядом».
И доктор счел за лучшее не признать после стольких лет своего пациента, но тот, едва обнаружил среди гостей Ивана Петровича, чуть ли не бросился к нему с объятиями.
— Ассалом алейкум! О, предел ума и знаний!
— Ваше здоровье, господин муфтий? — поспешил предупредить поток комплиментов доктор. — Самочувствие?
— Позвольте вас познакомить со светочем законности и справедливости господином казикаланом.
«О, муфтий с самим казикаланом якшается. Видимо, наш муфтий — важная птица, если у него такие покровители». Он постарался отвлечь собеседников:
— А скажите, пожалуйста, где ваши сыновья, господин муфтий?
Иван Петрович прервал себя на полуслове. На память ему пришла бледная, постная физиономия Мирзы.
— О, наши сыновья здесь, они просвещались светом мусульманской науки в священном городе халифа — Стамбуле! Их знания полностью согласны со столпами религии, как то и подобает сыновьям мусульманина.
Его важно прервал казикалан:
— Каждому свое. Конечно, мы знаем, что и в русских школах сеются семена наук. Но…
Кивнув в сторону муфтия, доктор спросил:
— Как вы себя чувствуете, господин? Не появляются ли какие-нибудь неприятные ощущения у вас в глазах? Не трудно ли вам читать? У вас покрасневшие… Не выписать ли вам очки?
Слова доктора заинтересовали казикалана, и господину муфтию пришлось рассказать о своем знакомстве с доктором, о чудодейственной его операции.
— Да обережемся мы от досады и злости! — воскликнул казикалан. — Вы, муфтий, должны вечно благодарить этого достойного человека, которого их высочество недаром собирается озарять благодеяниями своей малости!