И все взгляды обратились к нему.
— Скоро… операция? — спросила Наташа.
— Недельки через две возьмем вас в операционную.
— Очень долго ждать…
— Раньше нельзя. Поспешность полезна только при ловле блох, — невесело пошутил Иван Иванович. — Нам надо предварительно все выяснить.
— Ну, пожалуйста. Мы подождем. — Ожидая решения своей судьбы, Наташа столько думала о муже и девочках, что даже в разговоре не отделяла себя от Них- Ко мне новый гость пришел, — заставив себя Улыбнуться, добавила она. — Вы помните его? Наш общий детеныш. Вон какой вымахал!
— Да, Алеша вырос… — Иван Иванович взял руку, заметил росинки пота над ее бровями. — Боли такие же сильные?
— Ничего… — Чтобы не расстраивать Коробова перед отъездом, Наташа не жаловалась на свои страдания, но врачей вводить в заблуждение нельзя: для них ее страдания — симптомы болезни, а не повод для сочувствия. — Болит очень, — призналась Наташа тихонько.
— А тошноты?
— Тошнит. И запахи мучают. Сейчас повернулась, запахло гнилой рыбой. Вы чувствуете? Нет? А я очень… ужасный запах!
— Почему у вас губы так запеклись, вроде покусанные?
— Не знаю… может, во сне что-нибудь…
— Это безобразие! — сказала Софья Шефер, догнав Ивана Ивановича в коридоре.
— О чем вы?
— Новая палатная сестра закатила вчера выговор Коробовой за то, что она тревожила стонами свою соседку Щетинкину. Бы видели, какие губы у Наташи? Оказывается, ей сегодня опять было плохо, и она в кровь искусала губы, чтобы не стонать. Сестра сама рассказала мне.
— Очень (волевой человек наша Наташа!
— Она-то волевая, да сестра-то какова?
— Я уже заметил эту сестру: похожа на сердитую наседку. Еще не изучила всех больных, а Щетинкину бережет после операции. Хотя, надобно признать, Щетинкина — дама с большими претензиями и мнительная очень. Хорошо, что сестра созналась сама. Теперь никто лучше ее не выходит Наташу после операции. Поверьте моему опыту.
Несколько шагов прошли молча.
— Что вы думаете делать с Морозовым? — спросила Софья, все еще не подавив досаду. — Мы вводим ему три раза в день сульфамиды, но толку мало. Угнетенность нарастает. Ведь он перенес уже шестнадцать операций!
— Да. Две последние сделал я. В первый раз рассек рубец раны и удалил порядочную кисту. После того Морозов не почувствовал себя лучше, и мы еще месяца четыре держали его под наблюдением. Потом я опять взял его в операционную. Было подозрение на абсцесс, но введение иглы по направлению металлического осколка — мы запускали ее до шести сантиметров — гноя не дало. Мы только получили ясное ощущение рубцовой ткани и неясное ощущение, что в глубине мозга находится инородное тело.
_ Как теперь будем дальше?
— Я смотрел его сегодня. Надо удалять осколок. Больной сам очень просит, и вообще… Придется рискнуть.
— Осколок вблизи бокового желудочка, — напомнила Софья, желая преодолеть возникшее у нее сомнение, и добавила: — Морозов, правда, очень настаивает на операции. При всей тяжести заболевания сознание у него ясное, он вполне критично относится к своему положению.
— Потому что лоб не задет. Ранение правой височно-теменной области…
— Но картина-то какова! Раневой канал идет почти до стенки желудочка, где засел осколок, и по всему ходу рубца гнойники. Наши консультанты не зря записали: оперативное вмешательство с удалением рубца и осколка невозможно. Ведь не исключен гнойный абсцесс и в глубине заднетеменной доли. А? — И Софья сердито взглянула на Аржанова. — Операция противопоказана.
— Несмотря на это, я решил вскрыть раневые рубцы электроножом и пойти в глубину за осколком. Все беды от него. Шестнадцать раз удалялись абсцессы и опорожнялись кисты. Проколы мозга иглой и спинномозговые проколы больному делали без счета. Давайте попытаемся вмешаться радикально, пока он еще в сознании. Силища духа невероятная. Помните бронебойщика Чумакова, который сам пришел на операционный стол в полевом госпитале под Сталинградом? Над такими людьми смерть не властна. Хотя жизнь порой терзает их беспощадно. — И Иван Иванович тяжело вздохнул, вспомнив о сынишке Морозова и его жене, вышедшей замуж.
— Тогда будем его готовить, — согласилась Софья после небольшого раздумья.
18
В перерыве между двумя сердечными операциями Иван Иванович увидел среди студентов и врачей явно расстроенного Решетова, делавшего ему какие-то знаки.
Отдавая на ходу распоряжения ассистенту насчет следующей операции, Иван Иванович вышел в коридор. Взглянув в лицо товарища, хирург сразу догадался, что произошла крупная неприятность.