Ольга вспомнила, как, бывало, хлопотала Наташа при появлении друзей. Раскрасневшаяся, бегала она то в погребок, то в кладовушку, весело колдовала на кухне, всех вовлекая в хозяйственные дела, играла на скрипке в тихом домашнем кругу и на клубных вечерах, а иногда выступала с баяном. Сколько в ней было воодушевления, когда после нескольких лет нетерпеливого ожидания она забеременела! Сама сшила детское приданое, выстегала одеяльце, даже смастерила крохотное пальто и радовалась, что последние месяцы беременности совпали с летними каникулами и она смогла довести свой класс до конца учебного года!
Молоденькая приисковая акушерка не разгадала, что будет двойня, и Наташа после родов, немножко ошеломленная, гордая, говорила Ольге:
— Милочке все приготовила, а Любочке пришлось покупать.
Милочка была на два часа старше непредвиденной, сестренки. Ольга с трудом различала двойняшек, а Володя и Тавров совсем их не различали, к немалому удивлению Наташи: сама она даже ночью, в темноте, угадывала, какая из девчонок попадала в ее руки.
— Почему у тети Наташи родились сразу две девочки? — приставал к Ольге Володя. — У всех родится по одному ребенку, а у них два, и зовут их одинаково.
— Вовсе не одинаково! Одна Людмила, другая Любовь…
— Нет, Милочка и Любушка. Тогда надо еще одну такую и назвать ее Голубушка.
Сейчас Наташа тоже перестала различать дочерей.
— Надень на Милочку фланелевую кофточку и не держи ее у окна, — попросила она мужа. — Сегодня она так кашляла. Ах, ты тоже простудилась? — Наташа склонилась над ребенком, которого держала на коленях, а Ольга, глянув на Коробова, увидела, как он помрачнел.
— Я все стала забывать, — пожаловалась Наташа. — Никак не могу вспомнить, кто из моих ребят перешел нынче с переэкзаменовкой. Надо позаниматься с ними во время каникул…
Ольга опять посмотрела на Коробова, он предостерегающе кашлянул: эту зиму Наташа не работала.
— Отчего вы молчите? — спросила она, обводя всех пытливым взглядом.
Румяное личико ребенка, беззаботно игравшего погремушкой, особенно резко подчеркивало бледность и настороженно-болезненное выражение матери. Коробов отвернулся, будто затем, чтобы показать другой дочурке собаку Мушку, которая, вспрыгнув на обшитую тесом завалину, заглядывала в окно.
Знаешь, Наташенька, Иван Иванович сейчас живет в Москве… — осторожно заговорила Ольга. Наташа сразу оживилась.
— Вы его видели?
Да, — солгала Ольга. — Он очень встревожен твоим состоянием и хочет посмотреть тебя.
Наташа не ответила, только крепче прижала к себе ребенка. Глаза ее сделались пустыми, точно пылкая, деятельная и добрая душа выпорхнула в этот момент из окаменевшего тела.
— Наташенька! — Коробов подсел рядом, обнял жену свободной рукой. — Придется нам, голубушка, поехать в Москву.
— Я говорил, что вам надо еще Голубушку, — весело крикнул Володя, вошедший в комнату вместе с Логуновым. Голос мальчика прозвучал так звонко, что все вздрогнули.
— Ну-ка, сына, иди сюда! — И Тавров, притянув к себе мальчика, что-то зашептал ему на ухо, пока Логунов здоровался с Ольгой.
— Иван Иванович просил поторопиться с приездом. — Ольга тепло, но без улыбки взглянула на Логунова, нахмурившегося при упоминании об Аржанове. — А историю болезни надо послать немедля.
— Историю болезни! — Наташа горько усмехнулась бледным ртом. — Все у меня свелось теперь к этой истории! Неужели придется лечь в больницу?
— Вы хотите еще одну девочку из Москвы привезти? — снова вмешался Володя с выражением веселого любопытства на загорелом лице; голубые, как у отца, глаза так и заблестели. — А почему вы не хотите родить ее здесь? Чтобы опять не вышла одинаковая? Да? Но вы совсем не толстая… — Он оглядел Наташу, у которой опять покатились по щекам крупные словно горошины слезы, и сказал, недоумевая, краснея от неловкости — краснел он тоже, как отец, внезапно и сильно: — Разве я нехорошо сказал? Отчего вы заплакали, тетя Наташа?
— Оттого, что ты маленький дурачок, — печально и ласково ответила Ольга. — Не вмешивайся в разговор когда не знаешь, о чем идет речь.
41
Милочка или Любочка беззаботно агукала на коленях матери, грызя игрушку молодыми зубками, белевшими, будто зернышки риса, в розовом ротике. Зубов у нее было еще мало, и она, предчувствуя пополнение, готовое вот-вот прорезаться, жевала набухшими деснами то игрушку, то беленький свой кулачок, пускала пузыри и моргала кукольными глазками.