Варя нервно рассмеялась:
— Опытные врачи теряются, а я возьму это для диссертации?!
— Только так. Если хочешь быть настоящим врачом, берись за проблему трудную. Пойди в клинику к своему профессору Щербаковой, поговори. С будущего года субординатура упраздняется, студенты, желающие стать глазными врачами, будут получать диплом после шестимесячных курсов при Центральном институте усовершенствования. Ты сможешь защитить диссертацию там.
— Жаль, что упраздняют субординатуру. Если я чувствую себя такой слабой после шести лет напряженной учебы, то что же получит студент-медик за пять?
— Обучение остается шестилетнее. Но страна нуждается во врачах общего направления, поэтому на шестом курсе будет углубленное изучение трех специальностей: акушерства, терапии и хирургии.
Варя вспомнила свои споры с мужем, хотела промолчать, но, как и прежде, не удержалась:
— Очень жаль, что так мудрят с нами! Ведь субординатура оправдала себя. Гораздо лучше усвоить один необходимый предмет в течение курса, чем околачиваться нд трех кафедрах сразу.
— Почему сразу? По три месяца на каждую специальность. Молодые врачи, едущие на периферию, на мелкие врачебные пункты, столкнутся с самыми различными заболеваниями.
— И будут плавать…
На том разговор закончился: у обоих пропало желание продолжать его. Но мысль о глаукоме как теме для диссертации запала в голову Вари: в самом деле, если браться за решение проблемы, то не надо бояться трудностей.
47
Иван Иванович протер одеколонов лицо потрогал кончиками пальцев свежие царапины и критически оглядел себя в зеркале.
— Стареть начинаешь, дорогой товарищ.
— Ничего, говорят, чувства к старости становятся сильнее. Есть даже русская поговорка: седина в голову, черт в ребро.
— Не в голову, а в бороду.
— Но ест\и бороды нету?
— Тогда конечно… Хотя все равно нельзя, товарищ врач, пустить седину в голову. Это не по-русски.
— А черта в ребро можно?
— Черта нельзя, а беса можно.
— Я ведь не шутя спрашиваю! Я, знаешь ли, хочу пригласить в гости Ларису Петровну. Бываю на ее операциях, смотрю, учусь. Она уже несколько раз была У меня ассистентом. Березкин-то мой лучше себя чувствует! И некрасиво получится, если не пригласить ее к себе. Ведь старые знакомые! Как ты думаешь?
— Я? — Аржанов смущенно взглянул на жену. Конечно, она права: нельзя учиться у человека и относиться к нему недружелюбно, тем более что Варя не умеет скрывать свои настроения. Еще в первый год совместной жизни Иван Иванович догадался о ее ревности к Ларисе. Теперь, конечно, иное, но почему так волновалась Лариса, когда приходила по поводу Наташиной болезни? А разве он сам был спокоен? Разве не всколыхнулось в нем старое чувство при первой встрече?
— Что ты молчишь?
— Трудно мне решить…
— Разве ты не ручаешься за себя? Он сразу рассердился.
— Пожалуйста, не приглашай ее и не заводи таких разговоров. К чему эти женские штучки? Хочешь внести ясность в свои отношения с Ларисой Петровной, а сама начинаешь выпытывать о моих чувствах…
— Ах, как нехорошо ты понял меня! — сказала Варя со слезами на глазах и в голосе.
Ивану Ивановичу стало жаль ее, но готовность заплакать, выдавшая внутреннюю тревогу Вари, подхлестнула его.
— Извини, пожалуйста, — сухо сказал он. — Как же я должен понимать тебя? Дружба и любовь строятся на искренней обоюдной симпатии, а не на соблюдении внешних приличий. Тебе-то самой нравится Лариса Петровна?
— Да.
— Но ведь только как хирург, правда?
— И как человек нравится.
— Пока ты не видишь в ней женщину, которой я могу увлечься?
— Не говори так! У меня хорошо было на душе…
— Пока тебе не померещился «черт в ребро» и ты не решила со мной «посоветоваться»?
— Не надо, перестань! Не будем ссориться! — попросила Варя с испугом. — Ты знаешь: я верю тебе и не хочу сомневаться. Раз так повернулось дело, то мы обойдемся и без Ларисы Петровны. Но не ради проверки приглашала я ее к нам! Ведь мы вместе под смертью ходили и сейчас опять вместе работаем.
Больше они этой темы не касались, пообедали молча и Иван Иванович уехал в лабораторию проводить опыты на собаках. Потом Варя одела проснувшегося Мишутку и отправилась с ним погулять во дворе. Часа два она сидела с томиком Плеханова на скамейке на солнечном припеке… Не зря жильцы решили озеленить двор. Давно пора: без тени жарища. Читала Варя рассеянно, больше посматривала на сына, с увлечением возившегося в песочнице со своими дружками и подружками. День был выходной — везде гуляющие люди. Из открытых окон и форточек гремело радио, гавайская гитара звенела нежно и страстно — кто-то включил радиолу. Папаша, явно навеселе, прошел мимо Вари, неся на руках крепкого бутуза; оба заливались смехом. Варя посмотрела на них, вспомнила ссору с мужем, и ей стало совсем грустно.