— Я знаю, что не поддерживаю отношения с семьей, и это плохо. Прости меня за это. Я не могу общаться с мамой, поэтому держусь подальше, но это не значит, что я избегаю тебя. Ты и правда в порядке? Хочешь, я вернусь домой и помогу тебе?
Я не знал, что сказать. Она хотела вернуться домой и помочь мне? Я хотел этого, да, но все это казалось странным и заставляло нервничать. И мне было бы стыдно за то, что она будет возиться со мной.
— Я в порядке. Извини за беспокойство.
— Дорогой, ты не беспокоишь меня. Я забочусь о тебе. И хочу знать, что с тобой происходит. И не хочу, чтобы наши родители свели тебя с ума, а исходя из собственного опыта, я знаю, что это возможно. Ты наблюдаешься у кого-нибудь в связи с этими приступами паники? Принимаешь что-нибудь? Лекарства помогают?
Почему все считают, что я болен? Как будто у меня болезнь сердца, а не глупая привычка быть расстроенным на публике и легко становиться подавленным из-за этой жизни.
— Я в порядке, — повторил я. И снова.
В конце концов она перестала спрашивать, да и Эммет начал писать из автобуса. Так что я сказал ей, что мне пора идти.
— Ладно, но я собираюсь тебя проведать, — сообщила Джен, а я был рад, что она меня предупредила.
Спустя два дня после звонка Джен к нам домой пришла Мариетта.
Она принесла милую плетеную корзинку, наполненную банановым хлебом, печеньем и стеклянной бутылкой необычной минеральной воды. Где-то час они с мамой сидели на кухне, разговаривая о всяких пустяках, а я ретировался в свою комнату. И после того, как Мариетта ушла, моя мать была вся раскрасневшаяся и счастливая. На следующий день мама с Мариеттой отправились обедать в причудливом новом месте в городе Сомерсет, а еще через день они вместе пили кофе в центре, в «Стэм-Шоколатье».
Спустя несколько дней мама предложила мне пригласить к нам, ради разнообразия, Эммета. Я могу сказать, что она нервничала, но Мариетта пустила в ход все свое очарование, и она играла на маме, как на скрипке. Я подслушал, как они обсуждали предстоящий визит на закрытой веранде. Мариетта предупреждала маму, чего той ожидать от Эммета.
— Он нервничает в новом месте, и обычно я хожу с ним, пока он привыкает к новой среде, но Эммет настаивает на самостоятельности. Я сказала ему, что он придет один при условии, если будет контролировать себя. Так что, если что-то его рассердит, он, вероятно, уйдет на пару минут, ничего вам не сказав. Если у него получится, он спокойно скажет вам, что зол. Но, скорее всего, он будет далек от спокойствия. Эммет хороший мальчик и упорно работает над собой. Уверена, все будет хорошо, но на всякий случай у вас есть номер моего сотового.
Непостижимо, как мама вообще рассматривает возможность пригласить Эммета? Он заставлял её нервничать. Невероятно нервничать.
И все же, когда он пришел к нам, она была вежлива, как и он. Он постучал в дверь, подарил маме букет цветов из супермаркета, чем подкупил её, несмотря на то, что не смотрел ей в глаза, когда его дарил и раскачивался, пока ждал, когда я спущусь. Не оглядываясь, Эммет сказал ей, что у нее чудесный дом, и что он рад сюда прийти. Но я знал его достаточно хорошо, чтобы понять, что все это отрепетировано.
— Джереми, я хочу посмотреть на твою комнату, — сказал он немного погодя и выставил два пальца на бедро.
Эммет рассказал мне о том, что у них с его матерью был ряд знаков, которыми они молчаливо обменивались, чтобы что-то сказать друг другу, не давая знать другим.
Два пальца Мариетты на их веранде в первый мой визит к ним домой означали выговор Эммету за его грубость, а его три были признанием вины и извинением.
А сейчас эти два пальца на его бедре означали, что он нервничает, и ему нужно выйти из комнаты, но он не хочет говорить об этом вслух.
Я встал с дивана и проводил его к лестнице.
— Конечно. Это сюда.
Он последовал за мной наверх по лестнице, не сказав ни слова. Мне с нетерпением хотелось показать ему свою комнату, мои личные вещи, мое пространство. Я уже много раз бывал у него дома, часто мы сидели в его комнате, но это будет первый раз, когда он окажется в моей.
И хотя, когда я открыл дверь, Эммет взглянул на комнату, потом он резко отошел в дальний угол коридора и встал лицом к стене.
Я осторожно подошел к нему.
— Эммет, что случилось?
Он стоял прямо, скрыв лицо от моих глаз.
— Прямо сейчас я не могу говорить.
Нервы сплелись в клубок в моем животе.
— Почему нет?
Его шея и руки были напряжены, и он прятал закрытые глаза.
— Я злюсь. Я обещал не злиться.
Я чувствовал то жар, то холод. Как будто кто-то поместил в мое сердце яд, и тот распространился в мои руки и ноги.
— Почему ты сердишься? Из-за меня?