Потом, чтобы не получить никаких сообщений, я разбил свой телефон и расслабился, ожидая конца.
Я еще не полностью отключился, когда парамедики вскрыли дверь гаража, но все же был одурманен настолько, что не смог им ответить, когда они позвали меня по имени. Я помню, как меня вытащили из машины и положили на носилки, надев кислородную маску. И помню, как носилки выкатили из гаража и затащили в машину скорой помощи. Думаю, я видел, как Эммет выходит из своей машины, возможно, видел, как он подходит ко мне, но после этого и до моего пробуждения в больнице, не помню больше ничего.
Я проснулся с ощущением, будто меня кто-то зверски напоил. Ощущал себя безвольным и парящим. Я не могу сказать, что это было хорошо, потому что такие слова как «хорошо» и «плохо» слишком условны. Я не чувствовал обычной тяжести, и мне не хотелось плакать. Я не чувствовал ничего вообще. Когда медсестра вонзила мне в руку иглу, мне было плевать на кровь. Я просто наблюдал за процессом. Если ей нужно, пусть забирает хоть всю мою кровь. Долгое время на мое лицо была надета кислородная маска, но в какой-то момент они сняли её и засунули мне в нос трубку. Очевидно я был под препаратами, которые оказались именно тем, что нужно, когда пришла моя мать, истеря и плача. На этот раз она меня этим не расстроила. Я хотел забрать домой целую коробку этого лекарства.
Но через несколько часов (думаю, прошли часы, хоть и не уверен в этом) вошел Эммет, и я возненавидел это ощущение слабости. Внутри я прыгал от радости, улыбался ему, протягивал руки, но все, что мог делать снаружи — пялиться на него, как зомби, моргать и пытаться поднять свою руку. В определенном смысле это было забавно. Я, возможно, понял Эммета. Он говорил мне, что чувствует больше, чем может показать его лицо, и теперь я понял, что значит испытывать эмоции и быть не в состоянии показать их. Но одну вещь я должен был ему показать. Одну очень важную вещь.
Я попытался сказать ему о ней, но чувствовал себя окаменевшим. Я пытался поговорить с ним, желая, чтобы у меня был телефон, а потом вспомнил, что есть один способ, с помощью которого я могу использовать наши коды. На американском языке жестов я показал ему букву «С», потом «П», и стал повторять их снова и снова.
Спасибо. Прости. Мне так жаль.
— Что он делает? Что случилось? — это была моя мать, но я проигнорировал её, продолжая показывать знаки Эммету.
Он поймал мою руку.
— Не извиняйся. Все нормально.
— Что, что он делает с Джереми?
Боже, мама!
Я метнул в нее пристальный взгляд, которым хотел все выразить, но был уверен, что все еще похож на зомби.
Эммет ответил за меня.
— Я ничего не делаю с Джереми. Мы разговариваем. Он пытается попросить прощения, но ему не нужно извиняться. И я не знаю, за что он меня благодарит.
Я благодарил его за то, что он помог меня спасти. На самом деле я не хотел умирать, особенно теперь, когда он здесь. Особенно на этих препаратах. Я не думаю, что хотел бы чувствовать себя так все время, но, если бы я мог получить пакетик этих зомби-лекарств, я готов остановиться и не придумывать способы самоубийства, чтобы скоротать время. Конечно, побочным эффектом являлось то, что все, что я мог делать, это моргать Эммету, знаками говорить спасибо и извиняться снова и снова.
Стоп.
Есть еще одна вещь, которую я могу ему сказать. Должен ему сказать.
Я был так рад, что показал знаками «я люблю тебя», и это не вызвало у меня тошнотворную нервозность. Я знал лицо Эммета достаточно хорошо, чтобы понять (несмотря на ограниченность проявляемых его лицом эмоций и на то, что меня накачали лекарствами), что я растрогал его. Он показал мне «я тоже тебя люблю» и крепко сжал мою руку.
— Что он имеет в виду, говоря «мы разговариваем»? — спросила моя мама.
— Мы используем знаки.
Эммет уставился на мой рот, а я задумался — это из-за того, что он не может смотреть мне прямо в глаза, или он думает о том, чтобы меня поцеловать.
— Иногда Джереми сложно говорить. Когда при нас есть наши телефоны, мы используем коды для слов, но сейчас телефонов нет, и он разговаривает на языке жестов. Еще я думаю, что его слишком сильно накачали. — Эммет оглянулся через плечо и посмотрел на стену рядом с моей матерью. — Джереми болен, миссис Сэмсон. Ему нужны эти нововведения. Вам нужно перестать пытаться заставлять его быть нормальным. Нормальных людей нет. Вы можете задать вопросы доктору Норту. Он сказал, что я хорошо влияю на Джереми, делаю его более открытым. И я хороший парень для него. У доктора четыре докторских степени, миссис Сэмсон. У вас ни одной. Вам стоит прислушаться к словам доктора Норта.