— Как мне тебя называть-то, когда мы один на один?
— Васей, Лаврентий Павлович, Васей, — я усмехнулся, — и давайте договоримся раз и навсегда. Серьезных действий я без вашего ведома предпринимать не буду. Ну, во всяком случае, до тех пор, пока вы сами не отмените этого нашего договора.
Теперь усмехнулся уже маршал.
— Нет, Василий. Я даже объясню тебе почему. Я знаю Синельникова. Я даже знаю, что он каким-то способом может воздействовать на человека. Ну, нас с Кобой этим провести, как на мякине, было нельзя. Мы всегда судили по делам. Так вот, Синельников ни меня, ни Иосифа, ни разу не обманул. Я привык уже ему верить. Его характеристики и рекомендации были всегда точны. Поэтому я поверил ему и в этот раз. Ты, как это нынче называется, — он, обычно при разговоре не шевеливший лишний раз руками, пощелкал пальцами, — сразу получаешь карт-бланш.
— Хм-м, — я даже не знал что сказать. Доверие Берии льстило и обязывало.
— Так, с этим все. Дальше. Что ты собираешься делать с теми, кто голосовал против тебя? — Вот так сразу переходит с одного на другое? Явно политесы со мной разводить не намерен. Время — деньги. Нормальный стиль хорошего руководителя. Сработаемся.
— Кого-то убедить, кого-то — к стенке, — что я еще мог ему сказать?
— Тогда по персоналиям. Жданов?
— Убеждать.
Маршал кивнул, соглашаясь со мной.
— Маленков?
— Убеждать.
Сдвоенный зайчик от стекол пенсне опять прыгнул вниз и вверх.
— Мехлис?
— К стенке.
— А вот здесь ты не прав.
Не прав? Посмотрим, что маршал скажет в его защиту. Я заинтересованно посмотрел на Берию.
— Знаешь, почему твой отец держал его рядом с собой? Он предан и честен. Его невозможно ни купить, ни запугать.
Н-да. Что-то в этом есть.
— И еще, — маршал критически посмотрел, как я достаю из пачки папиросу. Сам он был некурящим, — ему невозможно втереть очки, въедливый до безумия. Да и сам интриговать вряд ли будет.
Я закурил, выпустил струю дыма в сторону, чтобы не попасть на Берию и вопросительно посмотрел на него. Предлагает оставить? Тогда пусть указывает в качестве кого.
Маршал понял меня без слов:
— Расширь Комиссию Спецконтроля до министерства. Ну, скажем, Государственного Контроля, и поставь туда Мехлиса. Польза будет, а любовь его тебе не требуется. А преданность, — Берия усмехнулся, — будет со временем тебе его преданность. Ты же меня понимаешь?
Да, опыта аппаратных игр Берии было не занимать.
— Как скажете, Лаврентий Павлович, — согласился я, — вам ведь действительно виднее.
— А вот поговорить с ним и известить о назначении пошли Синельникова. У него это лучше получится.
Предлагает пойти по варианту злого и доброго следователя? На таком уровне? А ведь наверняка получится.
— Хорошо. Так и сделаем, — с готовностью согласился я.
По списку членов Политбюро прошлись быстро. В принципе, никого немедленно убирать не требовалось. Тимошенко и Громыко, ставшего министром иностранных дел, заместителями председателя Государственного Комитета Обороны маршала Берии решили пока не назначать. В ГКО подавляющее большинство и так оказалось за их, теперь об этом можно было говорить прямо, триумвиратом. Сталин, Берия, Синельников.
Обсудили ситуацию в новой американской части Советского Союза. Решили временно не отменять никаких действующих законов и деятельность партий. Надо было делать все возможное, чтобы народ не ринулся бежать в САСШ. Соответственно все договора канадских производителей зерна и мясомолочной продукции должны быть выполнены, кроме тех, которые были заключены с фашистскими заказчиками.
Уже в конце разговора я закурил очередную папиросу и спросил:
— Лаврентий Павлович, а что мы будем делать с прощанием?
Берия напрягся.
— Что ты хочешь сказать?
— Давка ведь будет. Люди детей потащат. Затопчут ведь.
Как там хоронили отца, я знал. Черт! Вот они из обоих миров и слились для меня воедино. Только, увы, неживые. А ведь в новом своем качестве я так и не успел его увидеть, поговорить…
— Ах, это, — он задумался, — не хочешь, чтобы похороны Иосифа Виссарионовича вспоминались народом как побоище?
— Не хочу. И так по телевизору и в кино без перерыва крутят кадры гибели…
Со дня катастрофы и до похорон страна была в трауре.
Берия опять задумался, потом с уважением посмотрел на меня.
— Ну, может быть ты и прав. Так и сделаем. Тем более что желание ближайшего родственника — закон.
Американские войска вошли на территорию Канады уже на следующий день после катастрофы на Гавайских островах. С нашими десантниками они практически не встречались. Те быстро, буквально за одни сутки, вывезли из госбанка золотовалютные запасы и, погрузившись на свои самолеты, вернулись в Советский Союз. А из СССР через Берингово море уже шли и шли на Аляску суда с советской администрацией, внутренними войсками и… рублями. Оттуда многие совслужащие уже на поездах направлялись в Канадскую Советскую Социалистическую Республику. Нет, хождение американского доллара на Аляске и канадского на советской части Канады было не запрещено. Но вот государственные служащие, включая Канадскую Конную полицию, которая потеряла в своем названии слово королевская, теперь должны были получать заработную плату только в рублях. Продукцию предприятий, расположенных в евроазиатской части Советского Союза, которая должна была хлынуть в новые республики, можно будет купить тоже только за рубли. Закупки продовольствия канадских производителей, а многие из них остались из-за войны без заказов, будут производиться опять-таки только за рубли. В тоже время было объявлено, что отделения советских банков, которые скоро будут открыты на новых территориях, станут обменивать валюту на все те же рубли по курсу на день начала войны — шестнадцатое июня тысяча девятьсот сорокового года. Было сделано все, чтобы жители не теряли своих сбережений, не бросали свои дома и не бежали сквозь существующую пока только на картах границу в Штаты. Вот только фунт стерлингов сыпался вниз. Курс рубля неуклонно рос. Только канадский доллар был «заморожен» советским правительством. Но вот он-то как раз был обречен.