— Нет, Егор, порядок должен быть во всем. Если нарушения будет допускать одно из высших лиц государства… — он не закончил, но я его понял: "Рыба гниет с головы".
— Васька, а ты на фронт больше не поедешь?
Н-да. Для сестры я все-таки так и остался Васькой. А может так и надо?
— Нет, Светлана, нельзя мне теперь.
— А я потом, после… поеду.
Слова "папины похороны" она вслух произносить не захотела.
— И ты не поедешь, — ответил я. Егор кивнул головой. Для него это тоже было само собой разумеющимся.
— Это почему еще? — тут же взбрыкнула несносная девчонка.
— Ну как бы тебе объяснить? — я посмотрел на Синельникова. Может он ей скажет? Нет. Как только взгляд Егора падал на Светку, о том, что человек — существо разумное, применительно к нему самому можно было забыть. Вот баран!
— Понимаешь, Свет, мы теперь себе не принадлежим, — пытаюсь сам растолковать сестренке.
— А кому?
— Стране. Народу державы. Мы с тобой для него теперь не просто брат и сестра, а, в первую очередь, его дети, — черт, как же это трудно — говорить об отце в третьем лице и прошедшем времени.
Задумалась. Поймет? Кто ее знает?
— Светланка, ну, в самом деле, нельзя, — наконец-то высказался Синельников.
Светка поерзала на коленях Егора, удобней устраиваясь, по очереди посмотрела на нас двоих и наконец-то согласилась:
— Ладно, уж, — причем таким тоном, как будто делала нам великое одолжение.
Я закурил и посмотрел на Синельникова.
— Вот что, Егор, а расскажи-ка ты мне, как ты в апреле в Африку летал. Как тебе удалось убедить самого высокого полковника Франции от колоний отказаться?
Надо было и сестру хоть немного отвлечь, и самому получить подробную информацию.
— Так вот почему тебя десять дней не было, — тут же отреагировала Светка, — а почему мне ничего не сказал?
— Много будешь знать, плохо будешь спать, — Синельников ласково потрепал девчонку по голове, а затем попробовал ладонью привести в порядок ее волосы, — тогда было еще нельзя. Впрочем, информация еще долго будет под грифом "Совершенно секретно". Так что слушай и не вздумай болтать.
Он посмотрел на меня вопросительно. Я кивнул. Кому же еще доверять, как не собственной сестре? Для меня самого это было чуть меньше месяца назад. Но тогда я был там, в той другой Москве, другой жизни. Нянчился с собственным внуком. Черт, как все переплелось и запуталось. Как они там? Дочь? Внуки? Викентьев и наш проект «Зверь»?
— Как, говоришь, мне удалось самого де Голля убедить? — он усмехнулся, — да знаешь ли, школа одного очень невысокого ростом полковника помогла.
— Какого полковника? — тут же спросила Светка.
Мы переглянулся с Егором, и оба заулыбались. На этот вопрос Светлана ответа так и не получила.
Я нашел его в Дакаре. Было тепло. Двадцать пять по Цельсию. Мне было неудобно в гражданке. За последние годы привык к военной форме и оружию при себе. Чтобы не чувствовать себя совсем голым, накинул светлую бесформенную тонкую курточку, которая отлично прикрыла подмышечную кобуру с безотказной «Гюрзой».
— Господин полковник*.
Он остановился, обернулся и посмотрел на меня немного сверху вниз. Ох, и высок.
— Мы знакомы?
Выражение лица было удивленное. Он наверняка видел меня в газетах, журналах или документальном кино, но всегда в генеральской форме. Опытным взглядом он окинул мою тоже не маленькую фигуру, заметил контуры оружия под курткой и напрягся.
— Заочно, господин полковник, заочно, — я снял темные очки в пол-лица и представился.
Он вгляделся еще раз, отдал честь и несколько расслабился. Я тоже вытянулся и изобразил поклон. Головного убора у меня не было.
— Господин генерал-полковник, какими судьбами? — спросил он почти русским выражением, пожимая мою руку.
— Очень захотелось встретиться с вами. Ведь нам есть о чем поговорить?
Он кивнул.
— У вас великолепный французский, господин генерал.
— Вы мне льстите. Здесь недалеко есть неплохое кафе, которое сейчас контролируют мои люди. Может быть, посидим там? Если вы мне, конечно, доверяете.
Он улыбнулся:
— Доверяю. Про ваш НКВД или, как он сейчас называется, СГБ, ходят легенды, — он с некоторым трудом произнес русские аббревиатуры, — Если бы вы хотели меня захватить… — он не закончил.
— Чай, кофе или что-нибудь покрепче? — спросил я, когда мы устроились за столиком.
— А что вы, господин генерал, предпочитаете? — ох уж мне эта французская любезность.
— Ну, — я не стал задумываться, — мне нравится продукция одной из провинций вашей родины.