— И что? Сломал?
— Сам невредим остался, а сын его новорождённый вырос с одной ножкой сухой и вялой.
— Ох и глупец же тот Герасимов! — усмехнулся Юрий.
— Да уж не глупее тебя, — возразил ему Василий. — Между прочим, это он перевёл на русский язык сочинения Самуила Лиры и Самуила Евреина, которые против жидовской веры. И тоже по наущению Геннадия.
— Что ж это те Самуилы — сами жиды и против жидовской веры писали? — спросил Жилка.
— Значит, они уже жидами перестали быть, коли христианскую веру приняли, — сказал Юрий.
— А ты как считаешь, Вась? — спросил Семён.
— Не знаю... — пожал плечами молодой великий князь.
— Вот и я думаю: чёрт их разберёт, — сказал Дмитрий.
— Хорош следок на тебе крест оставил, — сказал Юрий, рассматривая ожог на груди Дмитрия.
— Ну что, ещё раз в парилку, да и будем мыться? — спросил у всех Семён.
Все молча направились в парилку. Когда расселись на полке, Андрюша молвил:
— Батюшка-то будет ли нынче париться?
— Едва ли, — вздохнул Василий. — Совсем он, бедняга, плох стал. Сдаётся мне, помрёт этим летом. Дай Бог, ежели до Пасхи доживёт. Не помогло ему купание в Ердани. Снова стал чахнуть. И вот что я, братики, думаю: надобно нам в его присутствии присягу принести.
— Присягу? — вмиг вдохновляясь, спросил Андрюша. Он страсть как любил всякие торжественные действа, присяги в том числе.
— Да, присягу, — кивнул Василий. — Встать друг перед другом, взять пресвятой образ Владимирской Божьей Матери, присягнуть, что будем всегда в ладах друг с другом, по старшинству друг другу подчиняться, не ссориться, воевать доблестно с врагами Отечества, изгонять беспощадно любую ересь и нечисть и хранить, хранить Русь нашу, аки и батюшка наш, государь Иоанн Васильевич, хранил.
Июнь 1996 — март 1997