Вот же, зараза! Что признаваться, что ли? Да ни за что не скажу, что молоко убежало!
— А вы не знали, что пурген пахнет именно так? Только не в каше, а в оладьях — вместо соды.
Мне показалось или в его глазах промелькнул смех? Он умеет смеяться? Да ну, показалось, наверное.
— Учти, в случае чего, с толчка меня будешь поднимать ты… — с опаской глядя на оладьи, он стал есть кашу. — Ты тоже можешь поесть…
— Нет уж, только после вас!
Я медленно наливала ему чай, потом мыла посуду, при этом исподтишка наблюдая за ним. Это реально было круче, чем смотреть фильм с каким-нибудь там Брэдом Питтом! Да, кто такой этот Питт рядом с этим парнем? Он бы плакал, если бы встретил это чудовище: "Я больше не самый красивый на свете…" А как он ест… о-о, и оладьи? Я ловила себя на том, что замираю, забывая делать то, что пыталась делать до этого. Подруга Маруська говорила когда-то (а я ещё смеялась над ней), что любит наблюдать за своим парнем, когда он ест, что он делает это так сексуально, что она прямо сходит с ума. Теперь-то я поняла, о чем она. И дело не только в сметане, которую он слизнул с уголка губ. Еще дело в том, что он, наконец-то, молчит…
7. Роман
Старался есть, как можно медленнее. Нет, не для того, чтобы растянуть удовольствие. Мама, конечно, готовит лучше. Но приготовленное Алей, в принципе, есть можно. Сметана только… Но сам просил со сметаной…
Смешно было из окна наблюдать, как она несется в магазин. Вот если бы и там не оказалось! Но нет, нашла.
Не спешил… Просто было что-то необычное, волнующее в том, что рядом посуду моет чудо с косичками, которое с интересом посматривает в мою сторону. Чем только вызван этот интерес? А, в принципе, за ущербными во все времена люди наблюдали с любопытством. Не зря же раньше в цирках выступали горбатые, лилипуты, карлики, всякие волосатые и просто уроды…
Но все когда-нибудь заканчивается. И оладьи закончились тоже… А уходить, то есть уезжать, не хотелось. Чаю еще попросить, что ли?
— Аля, налей мне еще чаю! — протянул ей чашку. Она осторожно взяла, причем от меня не укрылось ее нежелание дотрагиваться до меня. Неприятен. Ну, собственно, этого и следовало ожидать. Сам этого добивался. Да и какое чувство может вызывать у современной привлекательной девушки такой, как я? — Что у тебя там по плану?
— В каком смысле? — чашку с чаем не протянула мне, а поставила на стол.
— Ну, чем будешь заниматься? Что там Ольга Петровна накатала в своей рукописи? Зерна разделить? Котлы почистить? Ковры выбить? Карету помыть?
— Все зависит от того, что вы, Роман, предпочтете съесть на обед, — по тому, как она старательно отводила глаза, не желая смотреть на меня, я понял, что ей здесь так же не хочется находиться, как и мне ее видеть.
— Я бы, конечно, предпочел кулебяку с капустой… — следил за ее лицом, ожидая реакции. Она вскинула глаза на меня. Не умеешь кулебяку, значит? Возьмем на заметку… — Но, так и быть, съем то, что приготовила Ольга Петровна. Она же, наверное, подготовилась и к обеду?
— Борщ и котлеты с гречкой, — Аля немного помолчала и добавила. — Борщ, я так понимаю, со сметаной.
Внимательно всмотрелся в ее лицо, так и есть, улыбается. Поняла, что я ее не люблю. Значит, внимательно, за мной следила. Почему-то понравилась эта мысль.
— Естественно… — отступать некуда. — Ну, раз готовить не нужно, значит, у меня есть для тебя дело. Понимаешь, мама стареет. Давно не стирала шторы — развешивать их трудно для нее. Раньше я помогал (врал, конечно, но шторы — это казалось мне делом нелегким, как раз для нее), а теперь… сама видишь… Короче, их нужно снять, постирать, погладить и развесить…
— Я так понимаю, во всей квартире?
— Конечно, и начни, пожалуйста, с моей комнаты.
— Я надеюсь, стирать могу в машинке или вы предпочитаете ручной труд?
— Боже упаси, я что, изверг какой-нибудь? В машинке разрешаю…
Вернулся в комнату. Пересел в кровать, прикрылся ноутбуком и стал ждать, когда начнется работа.
Минут через десять Аля появилась в комнате. Я поднял глаза. Челюсть отвисла сама собой. Она переоделась. Если раньше была в джинсах и футболке, то теперь вместо обычных, ничем не примечательных штанов, на ней были коротенькие шортики, обтягивающие и открывающие моему взгляду длинные стройные, совершенно белые, без тени загара, ножки.
На голове — косынка, завязанная на манер банданы, в ушах наушники. Но, косынку я увидел только потому, что смотреть на нее я начал сверху. Взгляд, спустившись вниз, возвращаться не собирался. Может быть, я бы еще справился с собой, но она, подставив к окну стул, принесенный с собой, залезла на него. Вот тут-то я и пожалел о том, что, вообще, это со шторами придумал…
Она тянулась вверх, снимала штору, а вместе с ней вверх тянулась ее футболка, открывая достаточно широкую полосу светлой кожи с хорошо видной дорожкой позвоночника. А шортики, казалось, от этих движений еще плотнее обтягивали небольшую, упругую на вид, задницу. Так как Аля смотрела вверх, и голова была запрокинута, то косы ее, точнее, их кончики дотрагивались до ягодиц, как бы гладили их при каждом движении девушки.
Хорошо, что у нее в ушах нашники и она повернута в другую сторону, потому что делать вид, что я работаю в ноутбуке я просто не мог. Я судорожно следил за каждым ее движением.
До того момента, впрочем, пока не почувствовал подзабытое уже за полгода, но такое знакомое по прошлой жизни, по жизни до аварии, движение в собственных штанах. Я с удивлением уставился вниз, на несколько секунд забыв даже о девушке. Я знал, конечно, что в случаях, когда человек утратил подвижность при целостности спинного мозга, половые функции обычно восстанавливаются. И при неработающих ногах, говоря простым языком, член работать мог бы. Только в моем случае получилось так, что полгода я не чувствовал себя мужчиной. Но, в принципе, разве я как-то способствовал восстановлению этого процесса? Большую часть дня я лежал в кровати и думал, работал в компьютере или, как сумасшедший тренировался, чтобы вымотать себя и забыться сном, надеясь устать так, чтобы спать без сноведений.
Да, я читал книги, смотрел фильмы. И иногда, если вдруг в них случался момент, так скажем, интимного характера, я думал о том, что мог бы отреагировать на него определенным образом, но… Подобной реакции не происходило. А сейчас все случилось, практически без моего на то желания. Я просто любовался ею…
Но ведь целых полгода я совершенно не думал об этом. Мои мысли занимало другое. И тут я, наконец, вспомнил о сыне. Как я мог забыть? О чем я думаю?
Стоило только в доме появиться бабе, одеться (или раздеться) поменьше, и я забыл о сыне, забыл об аварии, забыл о своей вине…
А она тоже хороша! Чего это здесь крутит своими прелестями? Ни стыда, ни совести!
— Эй, как там тебя, Альбина, Алина! — где-то в глубине души я понимал, что девушка не виновата, что она оделась так, как ей удобно для работы, но меня, в буквальном смысле, несло…
Она оставила полуснятую штору, повернулась на стуле и, вытащив один наушник, вопросительно уставилась на меня. Ее щеки раскраснелись. Из-под косынки выбились пряди волос. Она была такая милая, такая невинная, нежная, что я, забыв о том, что хотел сказать, с трудом сглотнул ставшую вязкой слюну.