Но танк ему все же не очень нравится. Крюк, правда, есть. Но не один — два. Прикрепишься к правому, под правую гусеницу и уволочет. К левому тоже не лучше. А чтоб держаться посередине — запаса жгутов не хватит. Но выручают танкисты. Дарят целую связку гибких металлических тросиков. Прямо счастье. И какой молодец Михалевич. Что значит фляга для взаимопонимания.
Попов с Поляковым облазили каждый свой танк. Вроде бы и все хорошо, да неудобно будет на ходу держаться. Просто не за что. Хоть бы штыри какие-нибудь были на башне или скобы. Не думал, наверно, никто, что на броню кого-нибудь забросит. Для экипажа все ладилось, внутри, не сверху.
Танкисты провожают их до церкви на выходе из села. Обещают приладить к своим машинам меж крючьями петли из тросов, чтоб быстрее могли зацепиться пушкари со своими орудиями, чтоб минуты лишней не пришлось стоять на Красной Горе под погрузкой.
До рассвета остается всего лишь час.
С первым солнечным лучом на дороге из Вязични появляется танк. Он идет один. Весь в радужном сиянии, в вихрях снежной пыли. Затаившись за избами, под навесами, как строго-настрого приказано всем, чтоб не демаскировать, чтоб не углядела заранее немецкая авиация, волнуясь, ждет его стрелковый полк. Как назло солнце залило ярким светом все вокруг. И сияющий вихрь, мчащийся от Вязични к Красной Горе, немцы могут увидеть с какого-нибудь наблюдательного пункта. Тогда беда.
Влетев в Красную Гору, танк с разгона останавливается и, кажется, оседает, врастает в снежную дорогу. Не успевает осесть поднятая им туча снежного крошева, как выскакивает из-за укрытий группа, назначенная в десант на эту машину. И только-только глохнет мотор, как из люков выскакивают три черные фигуры с головами в ребристых шлемах и орут во весь голос на бегущую во весь дух пехоту.
— Быстрей! Не задерживаться! Что копаетесь?
Черные замасленные ватники как из потустороннего мира врезались в белую кипень маскхалатов среди огромного белого поля и белых домов. Они не смотрят на тех, кого подгоняют, крутят задранными вверх головами, их интересует небо, только небо. С него скорее всего ударит смерть. А пехота все никак не усядется на броню.
И артиллеристы еще не успевают добежать до танка, как тот срывается с места, унося на себе первую группу десантников. Растерянно глядят ему вслед шестеро огневиков, опустив наземь шесть ящиков со снарядами. Надо же! Они хотели их отдать десантникам, чтобы те сбросила их где-нибудь на Варшавке. Артиллеристы, собрав потом свои ящики, получили бы полный боекомплект. Много ли увезешь на двух танках?
Быстрее всех приходит в себя наводчик Михалевич. Всего на несколько лет старше он самого молодого во взводе — лейтенанта, но великое дело жизненный опыт.
— Ребята! — кричит он в сторону домов, за которыми укрывается взвод. — Плевать теперь на маскировку! Давай все снаряды сюда. Галопчиком! Галопчиком!
Конечно, если из-за домов таскать, опять не успеешь. Уже на подходе из Вязични следующий танк.
И вот уже опять, вглядываясь в небо, орут танкисты:
— Быстрей! Живей! Не задерживай!
— Ну прямо братья двоюродные с теми, с первыми! — кричит, смеясь, Нестеров и сует прямо в руки танкисту ящик со снарядами. — Держи, братик!
Очередная машина уносит к Варшавке двенадцать ящиков снарядов. Они прибудут туда раньше пушек, которые будут цепляться к последним танкам.
А на месте посадки вырастает целая гора снарядных ящиков. Пехотинцы спотыкаются о них, падают, злятся. Кто-то из пехотных командиров кричит, чтобы не смели загромождать, чтобы убрали. Железняков, закинув за спину автомат, носится как и все, таская снаряды.
— Не отнимут, лейтенант? — подначивает Нестеров, кивая на бегу на автомат.
— Не отнимут. Некому. Да его и не видит никто.
В ответ на пехотные приказы Железняков отдает артиллеристам свой:
— Всех, до капитана включительно, посылать… — Он на миг умолкает: нельзя же так — и быстро заканчивает: — Посылать ко мне! С остальными не разговаривать. Снаряды вынести все!
Никто теперь не обращает внимания на крики танкистов, да и не медлит никто, уже наладилась посадка, вошла в ритм, все делается мгновенно. И снаряды расхватываются десантниками тоже мгновенно. Но артиллеристы уже выбились из сил. А Железнякову еще и автомат мешает. Хоть и маленькое ружьецо, но даже с таким трудно. Запыхавшись, он снимает с ремня автомат и, прислонив его к штабелю снарядов, бросает и бросает на танк очередные ящики. Всего минута проходит, пока он вдруг спохватился. Автомат! Он сдуру выпустил из рук автомат! И точно — автомата уже нет. Вот тебе и не видит никто. Еще как видят!