Сколько возьмёт крейсер за один раз? Ладно, пусть крейсеров будет два. Заботливые инопланетяне специально для такого случая приволокли и пристыковали к шлюзу запасной транспорт. Так сколько же могут взять на борт эти два крейсера за один раз? Да вот она — первая группа. На площади, напротив Ворот. Вот эти все подводы с лесом, плотники, гвардейцы, лошади… если на глаз, и если учесть ещё обоз, что собирается на просеке, то крейсерам придётся сделать ходок двадцать, не меньше. Итак: три часа туда, три обратно, плюс погрузка-выгрузка. Меньше, чем сутки, не получается. Это двадцать дней. Точность роли не играет. Тот же месяц выходит. Зачем же их тут собрали? Всё сойдётся, если допустить, что пропорция, полученная Калимой, имеет смысл. Время здесь, в Лунном городе движется в сто раз медленнее, чем на Земле. Местный год равен ста земным. Тогда, конечно. Месяц снаружи превратится в семь часов ожидания здесь. "В аэропорту приходилось ждать и дольше", — подумал Отто.
Но это значит, что на Земле после их убытия прошло уже около пятидесяти лет. Люди вышли в космос. И если коренных изменений в их психике не произошло, то крейсер с переселенцами будет расстрелян, едва покажется на экране радаров ПВО. Их, конечно, спросят, кто такие, откуда. Но ответить будет некому: транспорт поведёт автопилот. Все будут сидеть в каютах…
Отто почувствовал, как ерошатся волосы на затылке.
"Отто, — сказал он себе. — Да ведь это ты будешь сидеть в каюте! И это твой крейсер будет расстрелян. И на этом закончится не чья-нибудь жизнь, а твоя. И погибнет не кто-нибудь. Погибнете вы оба: ты и твоя жена, которой ты не устаёшь восхищаться, и которой так непростительно пренебрегал в последнее время!"
Они уже подошли к Воротам. Отто остановился перед ними и огляделся. Охрана мгновенно рассыпалась полукольцом, луки натянуты, зубы хищно оскалены. Нет, с этими не договоришься. Любопытно! Он присмотрелся. Да, так и есть, у сестёр-лучниц не было правой груди.
— Тоже мне, — сказал Отто по-русски. — Амазонки…
— Отто, поспеши, — немедленно откликнулся голос Калимы. — У этих красавиц натянуты не только луки, но и нервы. Не думаю, чтобы проверка крепости первого и второго доставила нам удовольствие.
Отто не стал дарить прощальный взгляд этому миру. Наверняка, он не увидел и тысячной доли чудес, которыми тот мог похвастаться. Но людей он повидал. И нет разницы: едут они на танке, трясутся в деревянной карете или смотрят на окружающий мир сквозь невесомую ткань паланкина. Везде одни и те же авторы самого отвратительного из человеческих творений — политики, способа восприятия, который позволяет оценить соотношение интересов личности и забот общества. Причём сам оценивающий свои личные интересы всегда ставит превыше всего.
— Отто, — это Калима трясёт его за руку. — Да проснись же ты, наконец!
Отто не спит. Он широко улыбается.
Он позволяет ввести себя в кабину лифта. Калима, пытаясь понять, что с ним, находит его душу там, куда люди смотрят с вершины своего счастья, или на что заглядываются из бездны своего разочарования.
"Господи, спасибо Тебе, — думает Отто, — Я слеп и неблагодарен. Я сетую на Твои испытания и прохожу мимо щедрых даров".
Он приходит в себя. Нежно обнимает Калиму, целует, что-то шепчет на родном, немецком языке.
— Что-что? — смеётся Калима. Она чувствует переполняющее его счастье, но не может понять его причин. — Не понимаю.
"И так каждый раз, — думает Отто. — Я счастлив, когда меня гонят. Весел на краю гибели, насторожен и раздражён, когда мирное время слишком затягивается…"
— Мы не должны входить в крейсер, — говорит он.
Калима успокаивается. Её милый пришёл в себя. Он с ней. Значит, всё в порядке. Всё обойдётся.
— Да, Отто, — привычно соглашается она.