Она перевела дух. Судья отложил молоток и кивком головы приказал секретарю убрать часы. Женщина знала, что говорить и как.
Паузой немедленно воспользовался префект.
— Как вы сами заметили, — он поднялся с кресла. — Остаётся ещё первая предпосылка!
— С ней мы справимся опытным путём, — заявила Калима.
— Поясните свою мысль, — сказал судья. — Что значит: "опытным путём"?
— Это значит, что мой муж вызывает на поединок пятерых ваших лучших воинов.
Зал взорвался криками и свистом. Калима недобро усмехнулась:
— Я вижу, недостатка в добровольцах не будет. Поэтому прошу принять во внимание: мой муж вызывает на поединок лучших, — она со значением подчеркнула последнее слово. — Могу ли я быть уверена, что суд и все присутствующие правильно поняли главное условие поединка?
По мере осознания сказанных женщиной слов, зал замирал. Вскоре, без всякого вмешательства судьи, бейлифа и его помощников, тишина стояла такая глубокая, что стали слышны вопли черни на улице, поджидающей конца необычного судилища. Судья впервые почувствовал себя неуютно. И неуверенно. Предложение было слишком неожиданным. Оно застало его врасплох.
Он вопросительно посмотрел на префекта. Тот немедленно откликнулся:
— Следует не забывать, что у нас суд офицерской чести. Поэтому дуэль, по нашим законам, лишь на руку суду. Если защитник чести Дома Калима победит, то Калим становится Стратегом со всеми вытекающими последствиями. Если защитник чести проиграет, то положение вещей не нарушится: сотник Ратан кровью своего защитника ответит на все наши претензии, женщина останется с ним, а виновник в смерти пятерых гвардейцев понесёт заслуженное наказание. Да, обвинение это устраивает. Вот только…
Префект замялся, потом всё-таки нашёл в себе силы продолжить:
— Мы чтим культ Матери, и нам известна цена слов женщины, но хотелось бы услышать и самого мужчину.
Калима наклонилась к Отто и прошептала:
— Милый, сейчас ты должен подняться и громко сказать "Да". Они поймут.
"Как-то всё это мрачновато выглядит, — подумал Отто. — Распишитесь здесь и здесь… ага, спасибо. Вещички кладите на пол. Да-да, прямо так и кладите. А теперь сюда, пожалуйста, к стеночке, да, именно сюда. Вам как: глаза завязывать? Так обойдётесь? Напрасно, напрасно, многие, знаете ли, в свои последние минуты предпочитают не видеть напротив себя взвода автоматчиков…"
Он мало понял из того, что говорилось. Судили Ратана, это было понятно. За то, что полицейских убил он, Отто. Это было загадочно. Бриллианты он отдавал очень неохотно, уступив просьбам Маши, которая настойчиво требовала звать её по новому имени. "Внимательно выслушай женщину, и сделай так, как ей хочется, — подумал Отто. — В противном случае, она отравит жизнь так, что забудешь, чего сам хотел".
Он встал и, собрав весь свой небольшой словарный запас, смело произнёс:
— Да, правда, знать моя жена!
Казалось, большого удивления его заявление ни у кого не вызвало. Oтто почему-то вспомнил венгра Васо.
"А ведь было время, когда я над ним смеялся", — подумал он.
III
То, что однажды всё это закончится, мне внушили задолго до армии. То, что нам не дано знать, как это будет выглядеть, я понял значительно позже, самостоятельно.
Низкое ослепительно-белое небо. Белое потому что полдень. Утром и вечером — голубое. Ночью — чёрное.
По мере продвижения стрелок моих часов к шести утра, небо проходит от тёмно-синего до ослепительно-белого. Потом обратный ход. И никаких признаков солнца.
Занятно.
Стало быть, местные сутки сверяются с меридианом, отстоящим на тридцать градусов западнее Гринвича. Я пытаюсь вспомнить по карте, что же там такое. Вроде бы ничего особенного. Гренландия, Азорские острова и воды Атлантического океана вплоть до Антарктиды.
Под ослепительно-белым небом огромный стадион.
Ступени — они же скамьи — из белого камня. Что-то наподобие римского Колизея. Выглядит внушительно. Если так выглядели развалины античных построек во времена своей молодости, народ тогда жил богаче нашего.
Я стою в центре этой громадины, и потею в своём изрядно надоевшем спортивно-десантном костюме. Снять его опасаюсь: кругом все такие загорелые. Думаю, с местным ультрафиолетом лучше не шутить. Да и толпе, не поленившейся собраться в эту жару, будет лучше видно. Я уже понял, что им интересно взглянуть, как это один человек сумел положить пятерых полицейских. "Взглянуть" мне было бы тоже интересно. Одним только глазком. Больше не нужно — ещё в свидетели загребут. И пошёл бы себе по своим делам дальше.