Самая нервозная обстановка сложилась в нейтральной Швейцарии, окруженной вооруженными до зубов странами с совершенно чокнутыми правителями. Там, кажется, от стресса даже перестали доиться коровы. Швейцарцев в этом плане было трудно понять. Какой дурак направит в их горы танковые колонны и за каким чёртом кому-то понадобится бомбить швейцарские банки и часовые мастерские с воздуха? В военном же отношении Швейцария с её смешанным населением и вовсе не представляла из себя никакого интереса. Единственное дело, которое было поручено швейцарским военным, это охрана Римского Папы, да и ту иначе, как смешной, было нельзя назвать. Просто Папа никому не был нужен и даром, вот и обходился такими, с позволения сказать, гвардейцами, которых вятские или рязанские мужики фуфайками разогнали бы. Тем не менее многие швейцарцы, даже те, которые не понимали по-итальянски ни слова, предпочли перебраться Милан, где и смогли вздохнуть свободно.
Многие жители Люксембурга, покинув свою страну в преддверии войны, также развили при этом такую скорость, что даже не заметили, как проскочили всю Францию и остановились только в Кордове и Севилье на берегах Гвадалквивира. Все их разговоры только к тому и сводились, заплатят им французские страховые компании за уничтоженное в ходе войны жильё и другую недвижимость, или нет. Уже к концу девятьсот пятнадцатого года горд Люксембург, который некогда считался наравне с Гибралтаром самой неприступной крепостью Европы, выглядел так, словно в нём навеки поселилась бубонная чума, чёрная оспа и брюшной тиф вместе взятые. Между прочим, хотя в то время европейские обезьяны — маготы, чувствовали себя превосходно, Испания запретила англичанам иметь в Гибралтаре войска численностью свыше одной пехотной роты и боевые корабли крупнее четырёхвёсельной шлюпки, если они не хотят искупаться в Гибралтарском проливе. Сил у испанской армии хватало с избытком и надменная Британская империя была вынуждена подчиниться этому требованию. Таким было начало конца мирового английского владычества на территориях, расположенных далеко от их острова.
Заодно была подвергнута большому сомнению легенда, согласно которой до тех пор, пока по Гибралтарской скале лазают маготы, англичане останутся хозяевами Гибралтара, а их флот будет властвовать над проливом. Начиная с середины одна тысяча девятьсот пятнадцатого года английские военные суда проходили через Гибралтарский пролив чуть ли не на цыпочках, да ещё и затаив дыхание. А, ну, как испанцы возьмут и стрельнут по ним из своих новых пушек, установленных на мысе Трафальгар, мысе Марроки и мысе Альмина снарядами калибром в шестьсот двадцать миллиметров и весом почти в две тонны? Мало того, каждая из этих береговых батарей, насчитывающих по три башенных артиллерийских установки с четырьмя суперпушками каждая, опасно сверкали на солнце золотом, а это говорило, что они изготовлены не из стали, а из финабена.
Всего таких батарей было поставлено в Испанию и Италию двадцать четыре штуки. Десять прикрывали с моря Испанию, а четырнадцать Италию. Ещё шестнадцать батарей мы установили на Балтике, а двенадцать на Чёрном море, чем изначально лишили любой флот мира надежд хотя бы на достижение видимости успеха у берегов этих стран. Весь изыск нашего плана защиты от нападения с моря заключался в том, что суперпушки стреляли не простыми, а реактивными снарядами, направляемыми на цель по лучу радара, посылаемого с высотного самолёта-разведчика "Альбатрос", способного кружить над морем в течение десяти часов без дозаправки. Возможный противник хорошо знал как это, так и то, что пушки посылали снаряд на расстояние в сто семьдесят пять километров и эта чугунная дура, заполненная полутора тоннами пластита на базе октанитрокубана, октогена и бутилкаучука, разрывает надвое любой линкор. А ещё эти здоровенные орудийные башни, установленные на возвышенных местах, отличались тем, что были впятеро дешевле тех, которые устанавливались на линкорах и могли стрелять во все стороны по кругу.