Мы сделали очень увлекательный репортаж об артиллеристах Аккермана и он был показан чуть ли не во всём мире и даже в европейских странах, хотя и в урезанном виде, ад ещё и как якобы наглядный пример того, насколько опасна Россия. Когда нам было предложено стать военными корреспондентами польского телевидения, мы согласились не раздумывая ни секунды и тем самым получили пропуск на военно-политический Олимп планеты. А ведь всё началось с того интервью с графиней Адлерберг, к которому было присоединено интервью с зауряд-прапорщиком Бунчуком. Оно было показано едва ли не во всей Российской империи, ведь в нём мы показали не лихого вояку, а умную, проницательную и очень красивую женщину, более всего мечтающую о мире. С того самого дня наш "Волгарь" стали повсюду называть Варшавской Сиреной, а вскоре и передача "Мир новостей" была также переименована и стала называться так же, как и наша передвижная телестудия, экипаж которой сдружился очень быстро и не расставался долгие пять лет войны.
Там, неподалёку от Калиша была заведена ещё одна традиция "Варшавской Сирены" — расписываться на белоснежном борту нашего передвижного, колёсно-гусеничного корпункта. Когда мы добрались до Севастополя, где я мечтал взять интервью у адмирала Александра Васильевича Колчака, командовавшего Черноморским флотом, мне было присвоено внеочередное воинское звание штабс-капитана за прославление Российской империи. Александр Васильевич обстоятельно ответил на все мои вопросы, после чего зачитал приказ о моём новом офицерском звании и сам потребовал маркер с несмываемой краской, чтобы оставить свой автограф рядом красивым росчерком Ольги Петровны, заключённым в сердечко. От его высокопревосходительства я и узнал о том, что завтра утром в Ялту пожалует Пётр Аркадьевич Столыпин. Александр Васильевич написал рекомендательное письмо, чтобы мы смогли пробиться к секретарям Столыпина и договориться о том, чтобы тот дал интервью польскому телевидению.
Из Севастополя мы помчались в Ялту и нам там несказанно повезло, Столыпин согласился дать нам не просто интервью, а подробно поговорить со мной в прямом эфире. Так высоко я ещё никогда не взлетал. В ходе этой двухчасовой беседы Пётр Аркадьевич не только ответил на все вопросы, интересовавшие каждого поляка, но и впервые заявил на весь мир о том, что Россия отныне больше никогда не будет принимать участие ни в одной войне. Мой последний вопрос был на первый взгляд совершенно нелепым, но именно на него я хотел получить утвердительный вопрос, когда спросил:
— И последний вопрос, Пётр Аркадьевич, вы не соблаговолите расписаться на борту нашего передвижного корпункта?
Столыпин широко и добродушно заулыбался, кивнул, после чего весёлым голосом сказал:
— Спасибо вам, господин штабс-капитан, что вы меня об этом попросили, а то я, грешным делом, уже сам хотел попросить вашего разрешения расписаться на "Варшавской Сирене". Не всё же мне расписываться на государственных бумагах.
Вежливо склонив голову, я ответил:
— Все сотрудники польского телевидения почтут за счастье увидеть это если не в прямом эфире, то просто в записи, ваше высокопревосходительство. Вы окажете всем нам этим большую честь.
Мы вышли во двор дачи и Пётр Аркадьевич расписался справа от автографа графини Адлерберг. Потом мы пили чай в беседке и рассказывали ему о своих впечатлениях и настроении всех тех людей, с которыми нам довелось повстречаться. Попрощавшись с российским премьер-министром мы помчались в порт Ялты, чтобы погрузиться на борт быстроходного парома и менее, чем через двое суток спуститься на берег в порту Батума. Даже во время этого недолгого морского путешествия мы по несколько раз в день перегоняли отснятые репортажи в телестудию и они выходили в эфир в прежнее время, но уже с новой заставкой, ведь передача стала теперь называться "Варшавской Сиреной". Она выходила трижды в сутки — утром, в обед и вечером и всякий раз поляки стремились её посмотреть, ведь точно такие передвижные студии уже отправились в путь по всему миру.
Потом была поездка из Батума в Баку по линии Горчакова и мы рассказывали о том, как бежали от неё турецкие янычары. В Баку мы недолго грелись на солнышке и, отсняв всего два репортажа, один о Бакинских нефтепромыслах, а второй о Каспийской флотилии, помчались в аэропорт, чтобы вылететь на борту "Полонии" в Мадрид. По данным разведки, на Аллее Войны вот-вот должны были начаться боевые действия. Мы прибыли на военный аэродром и уже через несколько часов "Варшавская Сирена" въехала в чрево огромного военно-транспортного, четырёхмоторного самолёта. На предстояло совершить шестичасовой перелёт с посадкой для дозаправки на Сицилии и затем приземлиться в Мадриде. Четырнадцатого сентября мы явились в посольство Франции, чтобы получить разрешение въехать в эту страну в качестве корреспондентов польского телевидения. Секретарь посольства, принявший нас, несколько минут смотрел на меня очень пристально, после чего недовольным тоном спросил: