– Надеюсь, его схватят внизу!
– Внизу?
– Потом объясню.
Она улыбнулась ему, оправляя платье, пока он сжимал ее в объятиях.
– Мне хотелось знать, где ты. Сегодня вечером в Версале прием, а потом бал. Я была бы так собой недовольна, если бы пришлось пропустить.
– Ты еще не натанцевалась? – спросил Пьетро.
– А ты, любимый?
Они еще раз обнялись.
Затем они повернулись к Козимо.
– А ты как здесь оказался?
– Я шел по стопам отца от «Прокопа». Это не так уж сложно – весь путь усыпан трупами.
Пьетро крепко обнял сына.
– Козимо… спасибо, что послушался своего отца. А какой у тебя прогресс!
Пьетро отступил на шаг и посмотрел на него. Козимо рассмеялся:
– Да и вы ничего, совсем неплохо для старика.
Наконец явились Бомарше и д'Эон.
– Бой уже кончился, – насмешливо сказал Пьетро.
– Вы шутите, я надеюсь.
– А Баснописец?
– Его мы не видели, – сказал д'Эон.
– Кто эти люди? – спросил Козимо.
Пьетро посмотрел на них и, приложив руку к сердцу, с улыбкой подошел к ним.
– Друзья.
Все направились к окнам, выбитым взрывом рокового пера Августина Марьянна. Пол и каменные стены почернели. Через окно они разглядели силуэты Баснописца в капюшоне и Стивенса, скакавших через парк в лучах восходящего солнца. Они уже достигли ворот.
Пьетро смотрел, как они удаляются, когда Анна окликнула его:
– Пьетро!
Он оглянулся. Она указывала на планы, разложенные на бюро в углу зала, между двумя канделябрами, с которых капал воск. Пьетро переглянулся с сыном, затем подошел поближе.
Но… что же это такое?
Там были планы двух типов. Они пострадали от пороха и боевых действий. На документах первой категории можно было различить нечто вроде химических формул, один вид которых внушал опасение. Они были испещрены техническими символами и столь же непонятными краткими записями. Среди них попадались латинские и греческие высказывания. Наконец, там были и цифры, величины углов и указания расстояний. Документы второго рода были не менее причудливы нечто вроде сети или запутанного плана, покрытого изломанными линиями, начерченными горизонтально и вертикально. Эти разветвления пересекались с крупно нарисованными геометрическими фигурами. Что-либо понять было совершенно невозможно. По всему документу в нескольких местах была написана одна и та же фраза: PARTY TIME.
К тому же Пьетро нашел и странный миниатюрный футляр зеленого цвета с золотом.
Венецианец взял его в руки и открыл.
Он удивился, найдя в нем прядь волос. А внутри был медальон с портретом покойного короля Людовика XV.
– Что же это может означать? – спросила Анна.
Сжав футляр в руке, Пьетро прошептал:
– Не имею ни малейшего представления.
Цена шляпки
Кабинет герцога д'Эгийона
Салон Мира, большие апартаменты и спальня королевы, Версаль
На эту зиму двор вернулся в Версаль.
– Итак, до Бастилии дело не дошло? – спросил Пьетро.
Герцог д'Эгийон повернулся. Как и во время их последней встречи, он долго стоял лицом к окну, вглядываясь в пустоту. В своем голубом с золотом камзоле он имел вполне официальный вид. Он казался изнуренным и плохо скрывал свою горечь. Но решение было принято.
– Нет, Виравольта. Я собираюсь уйти в отставку. То, чего я так опасался, произошло. План королевы вернуть Шуазеля потерпел поражение… Но ей достанется моя голова. Король сделал свой выбор. Я не стал дожидаться и решил уйти сам.
Пьетро сидел в кресле, закинув ногу на ногу и положив руки на подлокотники. Действительно, в кабинете герцога в военном министерстве царил беспорядок, что никак не соответствовало маниакальному пристрастию к чистоте его хозяина. На бюро грудой были свалены папки. Повсюду стояли коробки, время от времени входили служащие и молча забирали с полок изящные безделушки и книги. Подняв бровь, Пьетро посмотрел на бронзовый бюст, который проносили мимо него.
– Мое время подошло к концу, Виравольта. По крайней мере, на данный момент. А может, и навсегда.
Он обдумывал свои последние слова, произнесенные с мрачным и торжественным видом.
Затем он повернулся к Черной Орхидее.
– Мое единственное утешение – это то, что удел Шарля де Брогли не лучше моего. Он все еще в ссылке, и ему не достанется мое министерство… А канцелярия – и подавно.
Траурная атмосфера, царившая в кабинете, представляла резкий контраст с весельем, охватившим Версаль. На горизонте появилась новая надежда. Народ желал верить в перемены. Людовик не пользовался полным доверием народа, но вызывал симпатию. Помня об излишествах и мучительном конце его покойного деда, люди ценили его желание действовать по закону добродетели. Всем нравилась его очевидная привязанность к королеве, так как уже долгие годы страна не испытывала удовольствия от созерцания королевской четы, а теперь это удовольствие не омрачалось даже трудностями, связанными с зачатием наследника… Людовик с супругой ни на йоту не продвинулись в этом отношении – но все же хорошая новость заключалась в том, что монарх был способен испытывать эрекцию! Боли, возникавшие в королевской крайней плоти при введении члена, прошли. На простынях оставались пятна, о чем сообщалось всем подряд, так как от этого зависело будущее трона. Любое хирургическое вмешательство было бы излишним – супруги и сами рано или поздно справятся.