Но есть и другая часть договора, которая мне ненавистна.
Мы должны каждый день приносить белых мышей и кормить его.
Мне тошно смотреть, как корчатся и извиваются зверьки, когда я держу их за розовые хвосты.
Но есть ли у меня выбор?
Сделка есть сделка.
— Вот так, мистер Бланкеншип. Открывайте рот пошире…
ДЕТСКАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ
День, когда мама привезла из роддома нового ребенка, навсегда переменил мою жизнь. Моя младшая сестренка — не обычный ребенок.
Если б только она была обычной!
Я сидел на крылечке с миссис Морган и ждал, когда мама и папа вернутся домой с младенцем. Миссис Морган жила с нами, пока мама лежала в больнице.
Я думал о ребенке. Ханна. Младшая сестренка.
Тьфу.
Вздыхая, я постукивал палочкой по каменным ступеням.
— Перестань ерзать, Николас, — попросила миссис Морган. — Почему бы тебе не почитать комикс, пока родители не вернутся?
Я открыл «Железного Человека» и нашел страницу, на которой остановился. Железный Человек загнал в угол злодея, переодетого доктором. «Маску долой!» — потребовал Железный Человек.
Он сорвал с него маску, открыв отвратительную физиономию безумного ученого. Железный Человек ахнул. «Печать Зла! — вскричал он. — Доктор Погибель!»
Никогда прежде Железный Человек не видел Доктора Погибели, но он сразу узнал злодея по родимому пятну — Печати Зла.
Услышав звук подъезжающего автомобиля, я поднял глаза. Папин зеленый «Вольво» сворачивал на подъездную дорожку. С пассажирского сиденья радостно улыбалась и махала мне рукой мама.
Миссис Морган легонько подтолкнула меня вперед.
— Давай, — сказала она. — Иди познакомься со своей новой сестричкой!
«Фу», — подумал я. Впрочем, я все равно был рад увидеть маму. Так что я встал и поплелся к машине.
Папа галантно открыл заднюю дверцу. Мама вылезла из машины, прижимая к груди небольшой сверток. Она наклонилась ко мне и проговорила:
— Смотри, Николас. Ну разве она не прелестна!
Я смотрел на сморщенное красное личико. Голову покрывал пушок темных волос. Глаза у нее были синие-синие, а губки — красные и мокрые. Зубов не было вовсе. Она помахала сморщенным кулачком, после чего засунула его себе в рот.
Я не нашел ее прелестной. Я нашел ее чрезвычайно уродливой.
А потом я чуть не подавился. На щечке у Ханны красовалась маленькая коричневая родинка в форме сердечка.
Показав на родинку, я выдохнул:
— Печать Зла! Совсем как у Доктора Погибели!
— Так, хватит! — отрезал папа. — Сейчас не время для твоих бредовых разговоров о комиксах. — И повернулся ко мне спиной, чтобы полюбоваться Ханной.
— Она само совершенство, — сказал он, нежно сжав мамино плечо.
Как он мог быть таким глупцом? Я подобрал комикс со ступенек и ткнул пальцем в изображение Доктора Погибели.
— Смотрите! — крикнул я. — У Ханны такая же родинка, как у Доктора Погибели! Это символ зла!
Мама беззаботно улыбнулась мне.
— Не глупи, — сказала она. С этими словами она внесла ребенка в дом, а мы вошли следом.
Вскоре приехали бабушка с дедушкой и тетя Джули с дядей Хэлом. Они охали и ахали всякий раз, как Ханна рыгала, икала или агукала. Это было отвратительно.
— Ты посмотри, она выдула пузырик!
— Она гений!
— Дори, душечка, дай мне ее подержать, ну хоть пару минуточек! — упрашивала маму бабушка.
Но мама сказала:
— Пусть лучше Николас ее подержит. Он, как-никак, ее старший брат.
— Нет, спасибо, — сказал я, попятившись.
— Ой, Ник, да ладно. Тебе понравится! — улыбнулась мама и положила Ханну мне на руки. Она показала мне, как надо ее держать. Ханна рыгнула. Все засмеялись.
Когда я держал ее на руках, мне подумалось, что она, наверное, все-таки довольно мила. Пожалуй, я несколько увлекся всей этой ерундой с Печатью Зла. В конце концов, комиксы не становятся правдой. А Ханна — всего лишь ребенок.
Но, как я уже говорил, она была не обычным ребенком.
Я готов поклясться, что увидел зловещий блеск в ее синих глазах.
Маленькая родинка-сердечко на ее щеке, казалось, стала темнее.
А потом Ханна широко открыла рот — и извергла на меня все содержимое своего желудка.
— Фэ-э! — взвыл я. Я был весь в молочно-белой бурде.
Мама тут же забрала младенца.
Ханна разревелась.
— Бедная малютка Ханна, — просюсюкала мама.
Бедная малютка Ханна! Это же меня всего заблевали!
И она сделала это нарочно. Я знал это.
Той ночью начался вой.
Ужасный звук разбудил меня. Оглушительный, душераздирающий вой.
Дрожа, я сел в постели. Мои барабанные перепонки вибрировали.
Что это был за шум?
Я встал и пошел посмотреть, что там творится. Мама бродила взад-вперед по коридору с Ханной на руках, поглаживая и укачивая ее. Но Ханна не переставала вопить. Ее рев напоминал вопли раненного зверя.
— Мам, что это с ней? — спросил я.
— Ничего, — ответила мама. — Нормальный детский плач. Иди спать.
Но где тут уснешь! Ханна ревела без умолку.
«Это не нормальный детский плач, — думал я. — Никто не сможет убедить меня, что этот ужасный рев и визг — нечто нормальное».
Ханна продолжала реветь, ночь за ночью. И каждая ночь была хуже предыдущей. Ее дикие вопли не давали покоя даже соседям. Чудовищные вопли! Стоило Ханне поднять рев, как все окрестные собаки задирали головы к небу и вторили ей своим воем.
Готов поклясться, что собственными глазами видел, как ее родинка чуть-чуть увеличилась.
Так прошло несколько месяцев. Ханна рано научилась ползать. Мама и папа решили, что она — большая умница. Но я-то знал правду.
У нее была цель. Она хотела стать единственным ребенком в семье.
Она хотела от меня избавиться.
Она не могла извести меня рёвом. Она не могла извести меня блёвом.
Но в рукавчике распашонки у Ханны были припрятаны и другие козыри.
Однажды утром, собираясь в школу, я обнаружил у себя в комнате жующую что-то Ханну. В ручонке она сжимала обрывок бумаги. При виде меня, она попыталась запихнуть его в рот. Но я успел его выхватить.
— О нет! — вскричал я. — Моя домашка по математике!
Или, вернее, то, что от нее осталось. В основном — мое имя и дата. Да и те обильно заляпанные слюной.
Ханна слопала мою домашнюю работу.
Она сглотнула и улыбнулась мне этой своей зловещей улыбочкой. «Ха-ха, — будто бы говорила ее усмешка. — Вот ты и попался».
— Мама! — позвал я. — Ханна сожрала мою домашку!
Мама стрелою влетела в комнату и подхватила Ханну на руки.
— Что она сделала? С ней все в порядке?
— Мама! Как же моя домашка?
Мама посмотрела на меня и нахмурилась, словно до нее только сейчас дошло, о чем я толкую.
— Николас, ты не выполнил домашнее задание, верно? А теперь пытаешься свалить вину на Ханну!
— Мама, я правду говорю! Отправьте Ханну на рентген. Сами увидите — у нее в пузе моя домашка!
Мама покачала головой:
— Николас, что с тобой последнее время творится?
В тот же день, когда училка спросила, где моя домашняя работа, я честно ответил, что ее слопала моя грудная сестренка.
Она оставила меня на дополнительные занятия.
Вот и говори после этого правду.
— Николас! Поди-ка сюда! Нам с тобой нужно поговорить! — проревел папа из окна второго этажа.
Я в это время как раз играл на заднем дворе.
Папу я нашел в родительской спальне. По-крайней мере, я решил, что это была их спальня. Скажем так, их спальня должна была там находиться. Только нынче это место на их спальню совершенно не походило.
Вообще-то, комната моих предков сверкает белизной. В самом прямом смысле этого слова. Белоснежный ковер, белоснежные стены, белоснежные шторы, белоснежное постельное белье. Мне не разрешается ни есть там, ни играть, ни вообще что-либо делать. Они страшно пекутся о белизне своих вещей.