－...то жил бы в Сочи, － подхватил Олег. － Брось, Серёг, я тоже хорош － столько собирался, а так с тобой и не поговорил. Вообще, Валюха верно заметил: сделанного не воротишь. И несделанного тоже.
Резкие черты лица Серого смягчила глубокая нежность: － Позаботься о нём, ладно?
－ Естественно, позабочусь, － оскорблённо фыркнул Олег. － Нашёл, о чём просить.
Серый тепло улыбнулся и с присущей лишь ему одному грацией склонился над другом.
－ И ещё кое-что: не торопитесь за мной. Я вас там дождусь в любом случае. Договорились?
－ Да, － На кратчайшее из мгновений Олегу почудилось тепло губ, прижавшихся к его губам, а потом он проснулся.
Больно не было, только очень грустно, но без прежнего надрыва. Рядом сонно завозился Валя, и Олег заботливо поправил сползшее с него одеяло. «Ты знаешь, я вдруг понял: мы ещё обязательно встретимся, — мысленно сообщил он спящему. — Надо только подождать, и мы снова будем все вместе. Уже навсегда». Показалось, или Валины губы во сне тронула лёгкая улыбка? Олег осторожно уткнулся носом в его мягкую макушку и снова задремал, а когда открыл глаза во второй раз, то в незашторенное окно спальни уже било высоко стоявшее солнце. «Проспал будильник!» — Олег молниеносно сел в постели, вспомнил, что сегодня суббота, и со вздохом облегчения рухнул обратно на подушку. «Долго же я продрых, — он покосился на предсказуемо пустую Валину сторону кровати. — Интересно, завтракать ещё не поздно?» Олег сладко потянулся, и тут вдруг до него дошло, насколько необычно он сегодня думает и чувствует. Точнее, наоборот, обычно — так, как думал и чувствовал каждое выходное утро до того дня, когда Лена решила отстричь косы. Это всё Валя и Серый, решил Олег. Вытащили его, засранца, из ямы — как вытаскивали всегда. И если Серому он пока никак не мог выразить свою благодарность, то Валентину — запросто, и чем скорее, тем правильнее.
Валя убирал со стола в большой комнате — видимо, тоже заспал и только сейчас закончил завтракать.
— Утро доброе, — впервые за много дней сообщил ему Олег. Валя тут же вскинул на него удивлённые глазищи и убедившись в искренности приветствия, несмело, словно на пробу, улыбнулся в ответ: — Доброе. Завтракать будешь?
— А то! Но для начала давай сходим, на наше пополнение в семействе посмотрим.
Вот теперь улыбка Валентина стала почти прежней.
— Давай.
Котята Олегу понравились, особенно золотисто-рыжий пушистик.
— Боец, — одобрил он то, как Рыж распихивал остальных на пути к материнскому молоку.
— Наглец, — не согласился Валя. — Эй, ты, Чернышу и Полосатику тоже есть надо!
— Там на всех хватит, — заступился за появившегося любимчика Воевода и обратился к матери кошачьего семейства: — Ты, Жоржи, молодчина — таких парней в мир привела.
— Или девиц, — поправил Валентин. — Но Жоржи и впрямь умница.
Расслабленно лежавшая на боку чёрная кошечка приоткрыла жёлтые глаза и слегка подняла голову.
— Лежи, лежи, — успокоил её Олег. — Мы к тебе ещё попозже заглянем, да, Валюх?
— Обязательно, — подтвердил тот. — И с чем-нибудь вкусненьким.
Это было очень тёплое и солнечное утро, но, к сожалению, жизнь не может состоять только из таких утр. Куда чаще в ней случаются хмурые промозглые дни, когда чувство потери берёт за горло железной хваткой и существование начинает казаться полной бессмыслицей. Однако теперь Олег знал, как с этим бороться. «Мы обязательно встретимся», — раз за разом повторял он себе, и дышать становилось чуточку легче. Потом возвращался домой, обнимал Валю, гладил котят — и терзавшие душу монстры, шипя и огрызаясь, уползали обратно в своё логово. А однажды Олег обнаружил ещё один способ борьбы с ними.
Был конец декабря, снег всё никак не желал выпадать, зато морозы стояли почти крещенские. В тот вечер тоска выбрала своей жертвой Валентина — он вяло поддерживал разговор, зябко кутался в старый кардиган Серого и даже не отвлёкся от ноутбука, когда к нему на колени забрались Черныш и Полосатик. Пора спасать товарища, понял Олег, и взгляд его случайно упал на висевшую на стене гитару. «Была не была», — Воевода аккуратно снял с плеча попугайчиком сидящего на нём Рыжа. Взял инструмент, не совсем ловко перебрал струны — и что-то печатавший по учёбе Валя, вздрогнув, развернулся к нему.