– Ублюдки, они возвращаются! – воскликнул Матахати и дернулся, словно собирался вскочить. Такэдзо с силой схватил Матахати за лодыжку и силой заставил друга припасть к земле. Лошади неслись мимо, мелькали сотни покрытых грязью копыт, каждое из которых могло оказаться смертельным. Конная лавина катилась по телам убитых самураев. Ряд за рядом проносились всадники, оглашая воздух боевым кличем, бряцая оружием и латами.
Матахати лежал, уткнувшись лицом в землю и закрыв глаза, уже не надеясь, что останется цел. Такэдзо не мигая смотрел вверх. Всадники проносились так близко, что Такэдзо и Матахати явственно различали запах конского пота. Затем все стихло.
Их чудом не задели и не обнаружили. Некоторое время оба лежали, не веря своему везению.
– И снова уцелели! – воскликнул Такэдзо, протягивая руку Матахати. Не поднимая головы, Матахати медленно повернулся, широко, но не совсем уверенно улыбнулся.
– Нам, верно, кто-то помогает, – хрипло сказал он.
Держась друг за друга, они поднялись и медленно заковыляли через поле в сторону леса у подножия гор. Они брели медленно, обнявшись за плечи. Дойдя до леса, упали обессиленные, но, отдохнув, занялись поисками пищи. Они провели два дня в мокрых расщелинах горы Ибуки, питаясь дикими каштанами и кореньями. Чувство голода заглушать удавалось, но у Такэдзо разболелся живот, а Матахати все время тошнило. Сколько бы Матахати ни ел и ни пил, он постоянно ощущал голод, но все же и к нему понемногу возвращались силы.
Буря ознаменовала окончание осеннего тайфуна, и через две ночи холодная белая луна бесстрастно светила с безоблачного неба.
Такэдзо и Матахати понимали, насколько опасно продвигаться при полной луне, которая четко высвечивала их силуэты. Их легко могли обнаружить патрули противника, охотившиеся за уцелевшими врагами. Такэдзо решил рискнуть. Матахати был еще слаб, поэтому предпочитал попасть в плен. Выбирать не приходилось. Нужно было трогаться в путь, но сначала следовало где-нибудь отлежаться и отдохнуть. Они медленно двигались в том направлении, где, по их расчетам, находился городок Таруи.
– Потерпи еще немного, – повторял Такэдзо, поддерживая друга, почти волоча его на спине. – Как ты? Не хочешь передохнуть?
Такэдзо тревожило прерывистое дыхание Матахати.
– Я в порядке!
Матахати пытался говорить бодро, но его лицо было бледнее, чем луна на небе. Опираясь на копье, как на посох, он с трудом переставлял ноги и беспрестанно извинялся.
– Прости меня, Такэдзо! Из-за меня мы еле ползем. Мне так стыдно!
Поначалу Такэдзо попросту не обращал внимания на эти слова и отделывался коротким «ничего». Но в конце концов, когда они остановились передохнуть, он не выдержал.
– Пойми, это я должен просить извинения. Я втянул тебя в эту историю, помнишь? Разве не я поделился с тобой своими планами совершить нечто необычайное, что поразило бы моего отца? Для меня было невыносимо сознавать, что до конца дней он так и не поверил, что из меня выйдет толк. И я собирался доказать ему обратное.
Отец Такэдзо, Мунисай, в свое время служил у князя Симмэна, властителя провинции Ига. Когда Такэдзо услышал, что Исида Мицунари набирает войско, он сразу решил, что час пробил. Отец Такэдзо был настоящим самураем. Справедливо, если он, Такэдзо, станет великим воином. Он томился от нетерпения броситься в схватку, доказать свою доблесть, отрубить голову вражескому полководцу, чтобы слава о нем, Такэдзо, донеслась до родных мест. Он страстно желал доказать, что с ним стоит считаться и уважать, а не держать за деревенского шалопая.
Такэдзо напомнил Матахати об этом, и тот кивнул:
– Я все помню. Мы вместе страстно этого желали. Такэдзо продолжал:
– Я хотел, чтобы ты отправился со мной, ведь мы всегда были заодно. Но помнишь, как повела себя твоя мать? Она рыдала и говорила, что я тронулся и вообще ни на что не гожусь. А твоя невеста Оцу, моя сестра, а все остальные? Они плакали, повторяя, что деревенские ребята не должны покидать родных мест. Может быть, они и правы. Мы с тобой – единственные сыновья в своих семьях, и если нас убьют, кто будет продолжателем рода? Но разве в этом дело? Разве так можно жить?
Они убежали из деревни, и теперь не оставалось преград между ними и военной славой. Они пришли в лагерь Симмэна, и война предстала перед ними в подлинном обличье. Им откровенно заявили, что самураями их не сделают ни завтра, ни через месяц службы, невзирая на заслуги их отцов. В глазах Исиды и других военачальников Такэдзо и Матахати были простыми деревенскими парнями, почти мальчишками, которые раздобыли себе копья. Самое большое, на что они могли рассчитывать, – это служить простыми пешими солдатами. Их служба – если это можно было назвать службой – заключалась в том, чтобы носить оружие других воинов, таскать котлы для варки риса и прочую посуду, косить траву, ремонтировать дороги и иногда ходить в разведку.
– Хороши самураи! – с горечью говорил Такэдзо. – Ничего смешнее не слышал. Отрубить голову полководцу! Я не то что к полководцу, к простому самураю не смог ни разу приблизиться. Наконец-то все это кончилось. Что же нам делать? Я не могу бросить тебя одного. Как я посмотрю в глаза твоей матери и Оцу?
– Такэдзо, я тебя ни в чем не виню. В нашем поражении виноват двуличный Кобаякава. Вот кого мне хотелось бы заполучить в свои руки. Убил бы негодяя!
Часа через два друзья стояли на краю небольшой лощины, росший там тростник был повален и поломан бурей. Вокруг ни дома, ни огонька, но лежало множество трупов. Голова одного воина откатилась в высокую траву, другой упал в маленький ручеек, третий запутался в сбруе убитого коня. Дождь смыл кровь, и в лунном свете мертвая плоть блестела, как рыбья чешуя. Стрекотанье цикад звучало заупокойной молитвой.
Слеза скатилась по щеке Матахати. Он обреченно вздохнул.
– Такэдзо, если я умру, ты позаботишься об Оцу?
– Что ты болтаешь?
– Кажется, я умираю.
– Если кажется, то и вправду умрешь, – отрезал Такэдзо. Матахати, конечно, очень слаб, но неужели он не может поддержать друга хотя бы морально? – Возьми себя в руки, Матахати, не будь нытиком.
– Мать-то найдет, на кого опереться, но Оцу совсем одна. Она всегда была одинокой. Так жаль ее. Обещай, что позаботишься о ней, когда я умру.
– Перестань хныкать. От расстройства желудка еще никто не умирал. Рано или поздно мы набредем на какой-нибудь дом, и тогда я уложу тебя в постель, дам лекарство. А теперь прекрати причитать.
Чуть дальше они наткнулись на место, заваленное таким множеством трупов, словно уложили целую армию. Они уже равнодушно смотрели на них, привыкнув к крови. Холодным взором окинув поле боя, они остановились отдохнуть.
Пока они переводили дыхание, какое-то движение среди трупов привлекло их внимание. Они инстинктивно пригнулись и стали напряженно всматриваться в темноту. Что-то мелькнуло впереди, словно пробежал вспугнутый кролик. Присмотревшись, они увидели, что кто-то сидит согнувшись, пытаясь спрятаться. Решив, что это какой-то одинокий самурай, друзья приготовились к схватке с ним, но к их удивлению оказалось, что это девочка, одетая в кимоно. На вид ей было лет четырнадцать. Широкий пояс-оби из золотой парчи, стягивавший ее талию, местами был залатан. Какое странное зрелище она являла собой здесь, на поле битвы! Девочка с подозрением и по-кошачьи зорко наблюдала за ними.
Такэдзо и Матахати не могли взять в толк, что делала девочка в глухую ночь среди трупов и витающих между ними привидений.
Некоторое время они молча смотрели на нее. Потом Такэдзо спросил:
– Ты кто?
Она вскочила и бросилась бежать.
– Стой! – крикнул Такэдзо. – Я только хочу спросить. Не уходи! Девочка исчезла, как вспышка молнии. Во тьме тонко звякнул колокольчик.
– Может, привидение? – задумчиво произнес Такэдзо, тупо вглядываясь в ночной туман.