Как будто скрипнула дверь. Кто-то пришёл?
— Гарольд? — голос был негромким, слабым. Никто не отозвался. Она тяжело вздохнула, приподнялась на мягкой перине. Бросила взгляд влево, увидела высокую белую дверь — та была закрыта. Никого нет вроде бы… Ну ладно. Голова чуть кружилась, но в целом самочувствие было вполне сносным. Инна спустила ноги с кровати — и заметила столик с едой. Какие-то салаты, что-то рыбное и мясное, бутылка вина с этикеткой на французском… Да она и за целый день столько не съест! В любом случае, много всегда лучше, чем мало. Еда — это хорошо, это даже очень хорошо!
Инна встала, посмотрела на своё отражение в высоком зеркале: ничего так выгляжу. Подумала: а я ведь и в самом деле очень красива. Почему мне надо было оказаться в таком месте, чтобы по-настоящему это понять? Нет, не то чтобы я раньше не понимала — но раньше это была какая-то банальная, обыденная красота, а здесь всё видится совершенно по-другому. Сейчас, правда, косметики было заметно меньше, и лицо выглядело усталым, измождённым. Что ж, принцесса, ничего удивительного… Рядом с зеркалом оказался шкаф, и она заглянула туда. Боже, какие наряды! Вот то самое вчерашнее платье, а вот и ещё — просто одно лучше другого. В других ящичках, наверное, тоже полным-полно всяких шмоток. Но куда, подумала Инна, они дели мои вещи? Мои джинсы и маечку, кроссовки, мою сумочку… Вообще-то, по большому счёту, и фиг с ними со всеми. Но ведь в сумочке были ключи! Связка ключей — где она теперь?
Инна не стала ничего надевать — не хотелось сейчас ни перед кем красоваться, да такое ещё и попробуй надень сама, без посторонней помощи — небось, уйму времени потратишь. И ходить неудобно. Уселась обратно на кровать в одном исподнем и принялась за салат. Дверь снова заскрипела.
— Кто там?
— Могу ли я войти, принцесса?
Всё-таки это был Гарольд. Она успокоилась:
— Входи.
Он показался в двери — такой же безупречный на вид. Замер на пороге, будто засмущался чего-то.
— Чего стоишь? Проходи, садись, не бойся.
Он закрыл за собой дверь. Пододвинул стул и сел напротив неё, с другой стороны столика.
— Инна, как вы сегодня себя чувствуете?
«Сегодня», отметила она про себя. Значит, прошёл день. Хотя, здесь всё это так условно — ночь, день… И кто знает, насколько местный день совпадает с обычными сутками?
— Нормально чувствую, — она пожала плечами.
— Я рад, принцесса! Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Она думала недолго:
— Где мои вещи?
— Прошу прощения, но о каких вещах вы говорите?
— С которыми я сюда пришла. Одежда, сумочка…
— О, Инна, вам не стоит о них беспокоиться. Их уже выбросили.
— Выбросили?
— Разумеется. Они грязны и, поверьте, недостойны вас…
Она шумно выдохнула:
— Замечательно!
— В таком случае я очень рад, принцесса, что сумел вам угодить.
Ах, даже так! Она ухмыльнулась:
— Граф не понимает юмора?
Он не ответил. Инна демонстративно уткнулась в тарелку и ела молча, сосредоточенно, не поднимая головы. Делала это медленно, нарочно растягивая процесс — только бы он понял, что ей, в сущности, нет до него никакого дела. Нет, думала тут же, я его всё-таки выведу из себя! Гарольд долго молчал; наконец спросил:
— Нравится ли вам наша еда, принцесса?
— Вполне.
— А ваша комната? Вы ей довольны?
— Нет, — сказала Инна. Продолжила мечтательно: — Я бы предпочла, чтобы вот здесь было окно. И чтобы в него было видно небо с облаками. Такими себе обычными белыми облаками. И чтобы это окно можно было открыть, высунуться в него и просто подышать. Просто с наслаждением подышать — долго, очень долго, охренительно долго — столько, сколько захочется…
— Но это невозможно, — сказал он. — Вы ведь знаете. Если хотите, можно было бы заказать картину или витраж…
Она перебила:
— А выйти отсюда? Это тоже невозможно?
— Но вам это совсем не нужно, принцесса! Вам здесь будет очень хорошо, поверьте мне!
— А если мне всё-таки очень-очень нужно?
— Вы говорите глупости, — сказал Гарольд. — Неужели вы сами не понимаете, что говорите глупости?
— Нет. Не понимаю, я ведь дура от рождения.
— Извините, — пробормотал он, и странно было видеть столь мужественное лицо и одновременно слышать столь виноватый голос. — Ничего не могу сделать.
Инна вскипела, вскочила с кровати:
— Я что — твоя рабыня, да?!
Он совсем съёжился:
— Принцесса, вы… как вы можете так говорить? Я… да… ведь всё совсем наоборот! Это я, Инна — я ваш раб навеки, ваш покорный слуга!
Она усмехнулась злорадно:
— Ты — мой раб?
— О да, принцесса!
— И ты выполнишь любое моё приказание?
— Сию минуту!
— Замечательно. Тогда немедленно отведи меня к выходу!
Гарольд вдруг упал на колени. Бухнулся головой об пол, обхватил руками её ноги и принялся исступлённо целовать — так истово верующий может целовать святого в надежде на искупление грехов. Инна не знала уже, смеяться ей или плакать. Тупо глядела на него, часто-часто моргая. Наконец выговорила через силу:
— Прекрати. Сейчас же прекрати!
Он встал, покорно уселся обратно на стул. Она произнесла:
— Я же не об этом тебя просила! — и испугалась, что вот-вот расплачется.
— Я знаю, принцесса.
Инна закрыла лицо руками и держала их так долго — страшно долго, как показалось ей. Повторяла сама себе: не судьба. Забудь и про давно надоевший, но теперь такой желанный институт, и про заботливую, всегда беспокойную маму… и про него, когда-то сильного, а сейчас такого беспомощного и беззащитного, тоже забудь… Господи боже, прости мою душу грешную… или как это правильно говорится? Нет, не знаю, да и вообще, кого я хочу обмануть, я же никогда в бога не верила — раньше не верила, и теперь не верю, очень хотела бы поверить — а не могу, всё равно не могу, хотя так, наверное, было бы легче… Когда отняла руки, Гарольд был всё в той же позе на том же месте — глядел на неё неотрывно. Она спросила:
— Хочешь помочь мне?
— Мечтаю об этом!
— Оставь меня одну. Прямо сейчас.
— Как вам будет угодно, принцесса!
Гарольд исчез за дверью — Инна упала на подушку.
А чем тебе плохо? — спросила сама себя. Разве это не есть то самое «стандартное счастье», о котором ты мечтала? Тебе ничего не угрожает, тебе не надо беспокоиться о пропитании, о завтрашнем дне, у тебя полный шкаф роскошных нарядов, ты можешь быть уверена, что однажды какой-нибудь идиот не изнасилует тебя на улице — ведь этот граф-мушкетёр всегда будет тебя защищать… Возможно, он даже организует тебе пианино, и ты будешь играть на нём в зале с потрясающей акустикой — для него и для гостей, пускай и ненастоящих, но так ли это важно? Что тебе ещё надо, Инночка? Чего тебе не хватает?
Она так и не ответила на вопрос. Встала на ноги, прошлась по комнате; поспешила опереться на стену, чтобы не упасть. Нет, ну что это за дела, надо набираться сил! Походила немножко туда-сюда — голова кружится, но ноги вроде держат. Выглянула в дверь, в коридор: как будто никого. Что ли рискнуть? Инна колебалась всего несколько секунд. Вышла, огляделась: точно, никого поблизости. И тихо… Сообразила, что собирается бродить по замку в одной ночной рубашке. А впрочем, подумала, ладно: я всё равно буду стараться, чтобы меня никто не увидел, а так уж во всяком случае удобнее, чем в каком-нибудь из тех платьев, да и шума меньше.
Инна шла по коридору, поминутно хватаясь за стену. Кругом стояла тишина — впрочем, тишина, кажется, была неизменным атрибутом любой части этого пространства, будь то подземная канализация, кристаллическое поле или замок графа Западных Земель. Миновала три по счёту больших двери; почему я иду именно туда? — спросила себя. Почему вперёд, а не в одну из этих дверей? Ответа не нашла, но продолжала двигаться. Только бы сейчас кто-нибудь не появился!