Они внимательно и долго созерцали, глотая слюни, как я очищал первое яйцо, потом один из них издевательски заметил:
— Дяденька, а слабо вам целиком яйцо заглотать.
— Заглотает, — уверенно сказал другой, видимо соразмерив яйцо с моей необъятной утробой.
Я цыкнул на них, и они ретировались шага на два назад.
— А я заглотаю, — угрюмо сказал оттуда первый, и второй тотчас подтвердил, что это для них дело плевое.
— Дай-ка нам по яичку, мы тебе покажем, — добавил он таким тоном снисхождения к моему невежеству, что я почувствовал себя уязвленным.
Ах, думаю, черти полосатые, неуж проглотят! И дал им по яйцу. Они преспокойно очистили, сунули в свои цыплячьи ротишки и хоп! — готово.
— Ну, а теперь, — говорят, — вы.
А во мне, видно, тоже бродила изрядная порция ребячьего азарта.
Сунул я в глотку яйцо и, конечно, изрыгнул его на потеху мальчишкам со слюной и соплями прямо в золу.
Тут уж во мне было задето профессиональное самолюбие. Я умел делать множество очень сложных фокусов — из носа эти самые яйца вынимал, толок их в шапке, а потом в совершенно сухом виде надевал ее кому-нибудь из публики на голову — и вот осрамился.
— А ну, говорю, — показывай, как это делается.
— Да очень просто, дяденька.
Взяли они еще по яйцу — хоп! И опять я ничего особенного не заметил, никакого подвоха. Чистая работа. Нет, думаю, тут все-таки есть какой-то секрет.
— Стой! — говорю. — Теперь глотай кто-нибудь один, а я смотреть буду.
Проследил, как мальчишка еще два яйца проглотил, попробовал сам и получил тот же эффект с той лишь разницей, что яйцо у меня в глотке раскрошилось и брызнуло изо рта в разные стороны фонтаном крошек.
— Ну, — говорю, — деникинцы, если вы не расскажете, как это делается, я вам глаза на затылок переставлю.
— Расскажем, дяденька.
Взяли они по останному яичку, очистили.
— Смотрите, — говорят.
Хоп! — только я и видел эти яички.
— Ладно, — говорю им уже ласково. — Я вам трешницу дам, только расскажите, в чем тут секрет.
— Да ни в чем, дяденька. Просто глотаем — и все тут.
Посмотрел я на них — рожи серьезные, даже сострадательные, а глаза — н-ну, бедовые!
— Сыты, архаровцы?
— У, как сыты, дяденька! Спасибо!
И тут я захохотал.
Представляете? Блещущий летний день во всей своей красе, ветер с реки, одуванчиковый луг и на нем — мы втроем катаемся в приступе неудержимого хохота…
С тех пор я не могу равнодушно видеть крутые яички. Я вспоминаю и мальчишек, и этот день, и луг… И мне хочется смеяться так же неудержимо и весело.
Вот, мой милый. Не всегда грустны воспоминания стариков о прошедшей молодости, как это принято считать.
Демьян Данилыч откинулся на спину, закрыл глаза и стал меланхолично кидать камешки, падавшие в море с тихим бульканьем.
Над нами горело белое южное солнце.