— Ладно, марки принесешь вечером. Рюделю — ни слова, понял? Забирай своего помощника. А взамен кого дашь? Своих рабочих?
— Нет, они для опыта не подходят, — Циммерман усмехнулся. — Есть тут у нас одна парочка…
— Ладно, бери их от моего имени. А я, Генрих, отдохну. Я так устал… — И вдруг предупредил: — Марки сегодня вечером чтобы принес, понял?
— Не волнуйся, я все понял…
— И никому — ни слова! Даже под дулом пистолета, — пролепетал Баремдикер и захрапел.
Генрих посмотрел на Фимку.
— Заменю Лыковскими, — шепнул он и, кивнув на спящего гауптштурмфюрера: — Стереги его, — вышел на улицу.
Парники баронессы находились невдалеке от лагерей, мимо них проходила и дорога к бактериологической лаборатории. На середине пути Циммерман остановил пикап, вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Узнав офицера, Галя вскрикнула, прижалась к Лукашонку.
— Слушайте меня внимательно, — заговорил Циммерман. — Вам грозит гибель. Но я вас спасу. Во второй раз. Потому что ты, — он показал пальцем на Галю, — похожа на мою бывшую русскую жену… Сейчас подъедем к парникам. Быстро поднимите с постели работавших там мужчину и женщину и посадите в пикап. Скажете, это приказ начальника концлагеря гауптштурмфюрера СС Баремдикера, который ждет их а машине. Сами останетесь вместо них. Если проболтаетесь — тут же расстанетесь с головами. Все!
Он захлопнул дверцу, сел в кабину и дал газ. Остановил машину возле маленького летнего домика, в котором временно разместились Лыковские, и выпустил Лукашонка и Галю. Лукашонок подбежал к окну и застучал по стеклу. Окно тотчас распахнулось, Лыковские уже проснулись от шума мотора.
— Живо одевайтесь и — в машину! — передал Лукашонок.
— Как в машину? — не понял спросонья Лыковский. — Кто приказал?
— Гауптштурмфюрер СС Баремдикер. Они сидят в кабине и ждут.
— Быстро, быстро! — нетерпеливо донеслось из кабины.
— Вещи брать? — спросила Лыковская.
— Нет, — ответил Николай, понимая, что из-за этого сборы могут затянуться.
Окно захлопнулось, и минут через пять послышался скрип отодвигаемого запора. Лыковские, зябко поеживаясь от ночной прохлады, огляделись по сторонам. Их не удивил поздний визит начальства, ведь и раньше часто так бывало — увозили на срочные работы в ночь и за полночь. Лукашонок посадил их в пикап, захлопнул дверцу и закрыл ее на наружную защелку.
— А вы разве не с нами? — послышалось из машины.
— Нам приказано временно подменить вас…
«Молодец парень!» — оценил действия Лукашонка Циммерман и погнал пикап к конторе. Проверив, плотно ли закрыта наружная защелка — как бы не вышли наружу Лыковские, — он зашел в свой кабинет. Герман храпел под музыку Фимки.
— Быстро вы провернули, — удивился он.
— Пора поднимать его, — сказал Циммерман.
— Да он же ни в дугу!
Генрих налил стакан холодной воды.
— Эй, Герман, проснись! Пора ехать.
— Да, да, уже пора, — вскочил Баремдикер и болезненно сжал руками виски. — Голова…
Циммерман поднес к его губам стакан с водой, заставил выпить.
— И сразу полегчает…
Баремдикер, пошатываясь, прошел по кабинету. Фимка подал ему фуражку.
— Доедешь ли, друг?
— Ну! — гауптштурмфюрер выпрямился и вышел на улицу. Циммерман видел, как он сел в кабину, завел мотор; и машина завиляла по дороге.
Лыковские, привыкшие ко всем перипетиям жизни у немцев, терпеливо ждали конца мучительного путешествия в тесной и душной, наглухо закрытой коробке пикапа, скорее предназначенной для транспортировки грузов, чем для перевозки людей. Мог бы начальник концлагеря отправить их на легковой машине, ведь они не простые «славянские свиньи», а сотрудники особой секретной службы рейха.
Машина тащилась медленно, делая частые остановки. Казалось, водителю было тяжело управлять ею и он старался чаще отдыхать. Наконец машина встала, мотор заглох. Раздался нетерпеливый сигнал, и послышался скрип двери: кто-то вышел из помещения встречать пикап.
— В ваше распоряжение. Забирайте, и побыстрей! — донесся голос Баремдикера.
Открылась задняя дверца, пахнуло приятной ночной свежестью.
— Выходите! — потребовал эсэсовец.
Лыковские вышли, размяли затекшие от неудобного сидения ноги. Они надеялись, что Баремдикер объяснит все же, куда направляет их, но гауптштурмфюрер молчал, положив голову на баранку.
— Расписку мне принесите, — бросил он эсэсовцу, который провел Лыковских в светлое помещение, тут же передал их двум мужчинам-санитарам, облаченным в белые халаты, и сел писать расписку. По длинным бетонным коридорам, охраняемым эсэсовцами, санитары привели пациентов в блестевший чистотой пустой лазарет, дали им больничную одежду, показали койки, приказали переодеться и ложиться спать.
Осмотревшись, Лыковские почувствовали что-то неладное. Видимо, они попали в Институт по изучению продления жизни человека и над ними немецкие ученые будут проделывать различные эксперименты! Судьба подопытных кроликов совсем не устраивала их, не для того они согласились быть платными агентами гестапо! Здесь кроется какая-то ошибка или предательство. Супругов охватил животный страх, они бросились к двери и забарабанили в нее руками и ногами.
— Выпустите нас! Выпустите! Произошла ошибка! Выпустите!..
На шум явились санитары, приказали взбесившимся пациентам успокоиться и лечь спать, в противном случае на них наденут смирительные рубашки. Лыковские с новой силой забарабанили по двери. Санитары доложили дежурившему по бактериологическому центру старшему ассистенту доктору Нушке о подозрительном поведении привезенных пациентов, и тот отправился в лазарет. Лыковские бросились к нему, уверяя, что они работают на гестапо. К словам подопытных Нушке отнесся совершенно равнодушно и приказал сделать пациентам уколы с успокоительным. Дюжие санитары вначале скрутили вырывавшегося Лыковского, а потом и истерично кричавшую его жену, ввели им в вены снотворного, и оба быстро затихли.
Утром доктор Штайниц захотел взглянуть на первых подопытных с целью определения их физического состояния, ведь от крепости организма во многом будет зависеть успех эксперимента. Едва они со старшим ассистентом Нушке вошли в лазарет, как очнувшиеся Лыковские бросились к ногам ученого.
— Господин начальник, мы работаем на вас! Среди немцев есть предатели! Поверьте, господин начальник! — наперебой заговорили они.
— Этот фокус они проделали еще ночью. Я им ввел успокоительное, — сообщил Нушке. — Сейчас я их утихомирю, — ухмыльнулся он, намереваясь сделать им повторный укол.
— Не надо, — остановил своего ассистента Штайниц. — Пусть с ними на всякий случай предварительно побеседует Грюндлер. А Баремдикеру передайте, чтоб к обеду доставил мне двух новых разнополых особей.
В другое время он согласился бы с доводами ассистента. Но вчера после приема у фюрера Кальтенбруннер сообщил ему, что английской разведке каким-то образом стало известно о готовящемся в Германии чудо-оружии, и попросил быть особо осторожным в подборе новых сотрудников для бактериологического центра. Возможно, есть какая-либо связь с заявлением подопытных? Во всяком случае, надо проверить, а эксперименты он начнет над другими.
Вернулся Нушке.
— Баремдикера нигде не могут найти, — сообщил он.
— Тогда поезжайте сами во второй лагерь и привезите побольше особей, — распорядился Штайниц.
Грюндлер сразу же заявился в бактериологическую лабораторию.
— Что у вас нового? — спросил он Штайница.
— Опыты начал. Пока у меня две особи, — ответил Штайниц. — И обе проявляют завидное упорство.
— Что, не хотели делать укол?
— Да нет, от страха, видно, стали говорить, что они работают на немцев.
Лицо у Грюндлера потемнело.
— Ну-ка, доктор, дайте я на них взгляну хотя бы в щелку. — «Боже, так это мои агенты Лыковские», — едва не крикнул Грюндлер. Он только и спросил: — Их уже не спасешь?
— Нет. Они обречены, — улыбнулся Штайниц. — А что?
— Да так… — уклончиво ответил Грюндлер.
Вернувшись к себе, он приказал дежурному вызвать к нему Баремдикера.