– Какую? – спросил внимательно слушавший монолог Усиков Женя.
Егор, снова отвернувшись, продолжал настраивать инструмент, а по-прежнему невидимый осветитель Игорь, вероятно в знак протеста, сделал все бегающие лучи красными, отчего внутренность помещения стала похожей на преисподнюю накануне совершения недавно описанной Усиками сделки. Иногда Игорь проводил лучом вдоль трубы и тогда она миражом возникала прямо в воздухе, похожая на влажную, кровоточащую царапину.
– Очень простую, Женечка, очень простую. Вы продаете мне свою легенду, существующую на сегодняшний день. Все это – несчастное детство, брошенные дети, интернат для умственно-отсталых, гуру-шизофреник, концерты на молкомбинате и макаронной фабрике и детдомовцы, объедающиеся потом макаронами с сыром, огромное количество слюнявой жалости, вываленное на ваши стриженные головы нашими добрыми гражданами, которые просто горючими слезами заливаются, когда видят, что кому-то еще хуже, чем им, а если кому-то вдруг лучше, то тут же готовы и глотку перегрызть… В общем, весь набор в одном флаконе. Я сначала даю вам деньги, так сказать, аванс, а уже потом беру эту историю и делаю из нее по всем правилам конфетку, которую и представляю вам на окончательную подпись и одобрение. Если вам там что-то конкретное покажется оскорбительным или еще каким, вы это сможете поправить или вовсе убрать. А после того, как вы эту конфетку одобрили, вам вообще ничего делать будет не надо, кроме того, что вы и так умеете – петь и музыку играть. Обо всем остальном я и мои люди позаботимся. И, заметьте, никаких больше продаж и покупок. Вы вольны делать все, что вам заблагорассудится, вольные, как птицы в полете. Наоборот, это мы будем к вам приспосабливаться…
– Зачем это вам? – спросил Владимир. – Вы говорили, что не хотите лукавить. Будьте так любезны. Приспосабливаться к нам, когда звездный дуэт можно сделать из обезьяны и крокодила. Зачем? Простите, но мы что – так дорого стоим?
– Вы стоите столько же, сколько любые на вашем месте, – Усики подобрались, но почти не задержались с ответом. – Для вашей группы уже состоялся нулевой цикл раскрутки, у вас просто уникальные для сегодняшней эстрады (и при этом подлинные!) биографии. Все это – сэкономленные деньги, которые пришлось бы вкладывать в мартышек и аллигаторов. Естественно, что я предпочитаю беседу с вами походу в зоопарк или экспедиции в джунгли.
– Благодарю вас… за интересную беседу! – поклонился Владимир. – Мы обязательно подумаем над вашим предложением.
«А может быть, они все-таки понимают метафоры? – засомневались Усики, уже садясь в машину и оглядываясь на тяжелую дверь, ведущую в полуподвал стоящего на отшибе дряхлого особнячка. – Ну, вот хотя бы этот, который у них за главного? И тогда я зря сказал про зоопарк…»
– Вовочка, это ты? – обрадовалась хозяйка, закутанная в уютный, обширный, цветастый байковый халат, из тех, что продаются на вещевых рынках с надписью «большие размеры». На ее голове рядами выстроились вроде бы уже давно исчезнувшие из продажи оранжево-желтые бигуди, которые перед употреблением надо варить в кастрюле. – Проходи, проходи, мальчик мой. А у меня, как знала, как раз беляши готовы. Маленькие, как ты любишь. А чего ж ты один, без Олечки, без мальчиков?
– Прошу прощения, Клавдия Петровна, за несвоевременный и необъявленный визит. Я пытался позвонить, но ваш мобильник не отвечает, а городской телефон все время был занят…
– Это я с подружками болтала, – вставила Клавдия Петровна, но сбить Владимира с недосказанной формулы было невозможно в принципе.
– Если я помешал вам, нарушив вашу приватность, скажите мне, пожалуйста, об этом, и я немедленно покину ваш дом, принеся вам соответствующие извинения.
– Вовочка, ну ты хоть среди своих эти Аннушкины штучки брось, а? – досадливо сказала Клавдия Петровна. – Уши же вянут слушать. Я все понимаю, надо быть вежливым, но…
– Скажите мне, пожалуйста… – непреклонно начал Владимир.
– Все, все, все! – воскликнула Клавдия Петровна. – Ты не нарушил мою приватность и я рада тебя видеть! Все!
– Спасибо за то, что согласились принять меня в неурочное время, – Владимир наклонил голову, привычно переобулся в безразмерные байковые шлепанцы неопределенного цвета (похожие когда-то выдавали посетителям музеев) и прошел в большую из двух комнат. – Как здоровье Ларисы Тихоновны?
– Да все также! – вздохнула Клавдия Петровна. – Без перемен. Врачи все ходят, ходят, чего-то назначают, да только мне кажется, что без толку это все. А ходят-то потому, что я им деньги плачу…
Лариса Тихоновна, престарелая мать Клавдии Петровны, несколько лет назад перенесла средней тяжести инсульт, а потом, не до конца оправившись, встала с кровати «цветочки полить», упала и сломала шейку бедра. С тех пор она фактически превратилась в лежачую больную, за которой нужен был постоянный уход. Клавдия Петровна ни на что не жаловалась, но ей приходилось нелегко, так как с каждым проведенным в постели годом старуха становилась все более капризной и нетерпимой. Когда из-за развившейся глаукомы она перестала разбирать текст в книгах и газетах (проработав всю жизнь учительницей словесности, Лариса Тихоновна всегда много читала), она не удовлетворялась телевизором (там все ерунду какую-то показывают!) и требовала, чтобы ей каждый день читали вслух.
– Если Лариса Тихоновна не спит, я могу почитать ей, – предложил Владимир.
– Посмотрим потом, – отмахнулась Клавдия Петровна. – Ты ведь небось не затем пришел, чтоб старухе Драйзера вслух читать. Сначала чаю выпьем с беляшами да поговорим.
Владимир помог Клавдии Петровне накрыть маленький столик у окна (сервировка стола входила в детдомовскую программу обучения этикету). Сам заварил и сам разлил чай в низкие широкие чашки («когда мужчина приглашен на чаепитие с дамой, он заваривает и наливает чай, а дама подает на стол сладости»). Когда Клавдия Петровна вернулась из кухни с тарелкой аппетитно-масляных беляшей, Владимир встал, пододвинул ей стул и не садился, пока не села хозяйка.
– Да ну тебя, оглашенный! – махнула рукой Клавдия Петровна, но видно было, что ей приятно. Про себя она решила, что потом все-таки попросит Вовочку минут двадцать почитать матери. Лариса Тихоновна явно выделяла Владимира, благоволила к нему и говорила, что он «не наглый, как все нынешние». К тому же Владимир вслух читал «громко и с выражением», как обычно читают ученики третьего класса. Если он сегодня порадует старуху чтением, то она помягчает и, возможно, у Клавдии Петровны в кои-то веки выдастся спокойный вечерок, без дерганий и бесконечных придирок, с возможностью посмотреть телевизор…
– Ну давай, выкладывай, зачем пришел? – строго и даже грубовато велела Клавдия Петровна после первой чашки чая.
Она вытерла вспотевший лоб клетчатым носовым платком, а Владимир привычно, словно испрашивая поддержки, окинул взглядом фотографии и полки на стенах. На фотографиях были изображены по преимуществу выстроившиеся в ряды люди с фирменными советскими улыбками и умеренно стеклянным выражением молодых лиц. На каждой фотографии где-то в рядах стояла и молодая Клавдия Петровна. Несколько фотографий отображали встречу зрелой Клавдии Петровны времен ее профсоюзной карьеры с какими-то, должно быть, известными людьми опять же советских времен. На полках, кроме немногочисленных книг, стояли грубоватые, тускло блестящие кубки с эмблемами. Когда-то, в далекой молодости, Клавдия Петровна успешно толкала ядро и на пике формы заняла четвертое место на чемпионате Советского Союза. Кубки были ее честно заработанными призами. В целом комната имела какой-то мемориально-ностальгический вид. Где-то в углу явно напрашивалось пыльное красное знамя с золотыми кистями и пионерский барабан. Со всей прочей обстановкой явно дисгармонировал висящий у входа большой бумажный плакат, изображавший ансамбль «Детдом», в полный рост и в полном составе стоящий на сцене.