— Ну хорошо, мы квиты, — говорю, вернее, бормочу я.
— Вот и ладненько, — отзывается усатый, — я так и думал, что ты будешь умницей. Сам понимаешь: двоих тебе не осилить. Поэтому лучше не упирайся. Значит, с мадам ты остаться не хочешь?
— Она очаровательна, но у меня есть свои причины, — возражаю я.
— Хорошо, — цедит сквозь зубы второй. — В конце концов дело ваше. Пошли.
Моя голова гудит, как старый колокол, зато он идет скрючившись и в лице — ни кровинки. Какое ни какое, а утешение.
Внезапно чувствую, как что-то опускается мне на ногу.
%Это подкованный шипами ботинок усатого толстяка. Он не нажимает.
Просто жуть, насколько безоружным ты ощущаешь себя босиком, когда все остальные в ботинках. Особенно с шипами. А раскалывающийся череп ко всему прочему не дает как следует шевелить мозгами.
Девушка с равнодушным видом растянулась на кровати. Я уже почти сожалею… хотя, ну и пусть… Может, это у меня и предрассудки, но должно все же быть нечто незыблемое, пусть даже и предрассудки. До двадцати лет мне осталось полгода, и я просто перестану себя уважать, если не смогу продержаться еще шесть месяцев. Я бреду следом за этими типами по длинному голому и чистому коридору, похожему на больничный. Они наблюдают за мной краем глаза, причем второй не вынимает руки из кармана. Я знаю, что у него там дубинка… И надеюсь, что больше он для меня ничего не припас. Вдруг меня будто током ударило — перед глазами возникает «Зути Слэммер» и оставшиеся там ребята… Видали бы они меня сейчас!.. Я опять краснею, вспомнив, в каком виде я здесь нахожусь. Чего бы я только не дал за то, чтобы перестать наконец краснеть вот так, по любому поводу. Это же просто глупо!
Мы входим в помещение, чем-то напоминающее операционную. Стоят какие-то аппараты. Мое внимание привлекает горизонтальная никелированная штанга, свисающая с потолка примерно на высоте плеч, как спортивная перекладина. Они подводят меня прямо к ней.
— Поднимите руки, — приказывает тот, что шел вторым.
Я подчиняюсь. В мгновение ока мои запястья оказываются привязанными к концам перекладины. Я пытаюсь брыкаться, но попадаю в пустоту.
— А ну отпустите меня, скоты недобитые!..
Я говорю им еще много разных слов, всех и не упомнишь. Да оно и к лучшему. Мужики хватают меня за ноги и привязывают к иолу. Чего же им надо? Будут хлестать меня плеткой? Я ору пуще прежнего. Наверное, я попал в лапы одной из тех шаек, которые промышляют специальными фотографиями или устраивают изысканные зрелища для пресыщенных жизнью светских старперов и увядающих дам.
— Оставьте меня в покое, мерзавцы, грязные сволочи!.. Ну смотрите, вы мне еще попадетесь…
Да-а… Это все равно, что разговаривать со стенками. Мужики тем временем не стоят на месте. Один из них поставил передо мной небольшую фарфоровую миску, укрепленную на ножке, как пепельница, а другой склонился над каким-то электроагрегатом.
— Мы лично предпочли бы первый вариант, — говорит мне усатый, — но тебя он вроде не устраивает. Так что ты уж извини…
И он прицепляет мне к животу какую-то штуку, которая соединяется с аппаратом одним гибким проводом. Второй заходит мне за спину, держа в руке другой электрод. Боже праведный! Ах ты свинья! Я чувствую еще большее унижение, чем если бы мне засунули туда градусник. Со мной обращаются, как с подопытным кроликом. Я напрягаю память и осыпаю их самыми отборными эпитетами.
— Да не волнуйся ты, — успокаивает толстяк. — Это совсем не больно. А потом, ты ведь сам это выбрал. Замри, включаю.
Он включает один раз, другой, третий… я подпрыгиваю каждый раз и наконец понимаю, для чего нужна была фарфоровая миска. От стыда у меня пропадает дар речи, а эти подлецы начинают ржать.
— Можете не беспокоиться, — участливо произносит второй. — Все останется между нами.
Я хорохорюсь, пытаясь сохранить достоинство.
— Да мне наплевать, — цежу я сквозь зубы. — Вы просто подлецы, но мы еще встретимся.
— Всегда пожалуйста, сынок, — говорит первый и гогочет во всю пасть…
А еще помню, как они дали мне что-то выпить…